– Как я уже говорила, Фрост – весьма необычная женщина, но она явно не кровососущий паразит, как убеждены некоторые из служащих отеля. Она напустила на себя зловещий вид, чтобы ее оставили в покое. Должно быть, в молодые годы Фрост казалась постояльцам и прислуге стихийным бедствием. Но и теперь она не настолько одряхлела, как хочет показать, и ум ее остается тонким. Она не утратила ни крупицы воспоминаний, ее познания глубоки. – Констанс на мгновение замолчала. – Во время второй нашей встречи она каким-то образом интуитивно поняла, что я старше, чем можно предположить по моей внешности.
Брови Пендергаста взлетели вверх.
– Как она к этому пришла?
Констанс никак не решалась ответить.
– Алоизий, она сказала мне, что… – Констанс запнулась и резко покачала головой, чуть растрепав коротко стриженные волосы. – Это несущественно, честное слово. Поговорим об этом позже, в свободное время.
– Ты рассказала ей свою историю?
– Необходимый минимум, чтобы вызвать ее на откровенность. Но она все равно отказалась посвятить меня в подробности своей жизни до Саванны. Могу только утверждать, что Фрост весьма сведуща в литературе, философии, истории и науке. Она очень огорчена смертью Эллерби. Сердита на него за непослушание… Но при этом, вероятно, ощущает свою ответственность.
– За что именно? – пробормотал Пендергаст.
– Пока неясно. Я могу только предполагать.
По улице внизу прогрохотал большой фургон, и чугунные перила балкона слегка задрожали.
– Сделай одолжение, предположи!
– Хорошо, только, пожалуйста, не порицай мою логику и не требуй подтверждений.
– Я никогда не позволил бы себе такой назойливости.
Констанс сдержала улыбку, вглядываясь в темноту Чатем-сквер.
– По сути, у меня три соображения. Первое: хотя Фрост прибыла в Саванну с большими деньгами, происходит она не из богатой семьи. Я убеждена, что ее детство было счастливым, но бедным. Второе: как бы ни скорбела она об ушедшем Эллерби – мы не касались вопроса, насколько близкими были их отношения, – но я уловила еще более глубокую эмоциональную связь с кем-то другим, из далекого прошлого. Много лет назад Фрост потеряла или бросила кого-то и теперь, в старости, горько сожалеет об этом. И третье: я чувствую, что она несет бремя вины, которое проявляется в печали… и страхе.
– Вины за смерть Эллерби?
– Нет, за то, что она сделала задолго до этого. Эта боль остается ее спутницей все эти годы… и становится все острее.
Пендергаст задумчиво отпил из бокала.
– Очень интересно, Констанс.
Она опять засомневалась, рассказывать ли дальше.
– И еще одно. – (Он опустил бокал.) – У Фрост есть одна книга, очень потрепанная, которую она держит при себе почти постоянно. Разумеется, меня это заинтересовало. Я воспользовалась случаем и изучила ее.
Пендергаст подался вперед:
– И?..
– Это была «Антология Спун-Ривер»[71].
– Эдгара Ли Мастерса?
Пендергаст откинулся назад, заметно разочарованный.
– Понимаю, это отнюдь не «Кантос» Эзры Паунда. Но поэзию можно любить больше за вызываемые ею чувства, чем за ее качество.
Пендергаст махнул рукой, признавая ее правоту.
– Как бы то ни было, – продолжала Констанс, – на первой странице я обнаружила посвящение, которое, как мне кажется, должно тебя заинтересовать. Оно взято не из самой книги. Вот что там написано:
Пендергаст попросил Констанс повторить посвящение.
– И кто автор этого высказывания? – спросил он. – Мне оно незнакомо.
– Я погуглила и нашла его у французского философа Мишеля Фуко. Но оно немного изменено. В оригинале звучало так: «Лиризм маргинальности может черпать вдохновение в образе „человека вне закона“, великого социального кочевника, рыщущего на задворках послушного, напуганного порядка»[72].
Пендергаст подтянул к себе бутылку кальвадоса и начал медленно поворачивать ее, круг за кругом, погруженный в раздумья.
– Как ты полагаешь, что это означает? – наконец спросил он.
– Я полагаю, что А. Р. – преступник. И успешный.
Он поставил бутылку на стол.
– И кто же это?
Констанс тихо, мягко рассмеялась:
– Готова держать пари, что А. Р. – это она. По крайней мере, для З. К.
Пендергаст оставил бутылку в покое:
– Соглашусь. Как и с тем, что она была преступницей.
– И достойной восхищения преступницей… по крайней мере, для З. К.
– Верно. А теперь позволь рассказать тебе кое-что интересное. Недавно ты говорила, что не смогла отыскать следов ее существования до тысяча девятьсот семьдесят второго года. Это меня заинтриговало. Я прогулялся по лучшим базам данных ФБР и выяснил, что Фелисити Уинтроп Фрост умерла в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. – Констанс приподняла брови. – Она умерла в двенадцатилетнем возрасте и была похоронена на кладбище в Пуйаллапе, пригороде Сиэтла.
– Как странно, – сказала Констанс. – И что это означает?