Путь к Цусиме

"На одном броненосце, в пути на Дальний Восток, все орудия известного калибра оказались засыпанными углем после его погрузки на судно; оставался лишь один плутонг, где пушки были свободны и возможно было учение. И вот мичман, командир одного из этих плутонгов, жалуется, что из троих мичманов (командиров этих плутонгов), которые должны были бы упражняться в наводке положенное время со своими людьми на этих орудиях незасыпанного плутонга, лишь он один занимается, а два других мичмана и их люди вовсе не ходят на занятия"…

"Тот же самый мичман, когда старший артиллерийский офицер приказал комендорам его плутонга иметь всегда под руками зубило и ручник, прибегает однажды, жалуется и сердится, как это старший артиллерийский офицер, не известив его, приказал людям иметь такие вещи, объяснить назначение которых в плутонге он не мог и очутился перед людьми в "идиотском" положении"…

"Другой мичман, командир башен, во время плавания эскадры прибегает с расстроенным видом к старшему артиллерийскому офицеру и объявляет: — "Надо перестать производить "башенное" учение (т. е. артиллерийское учение в башнях), потому что портятся башенные установки; сначала, в Либаве еще, они плохо работали; потом стали работать лучше; а теперь опять начали портиться; сегодня башня у меня совсем стояла и сдвинуть ее не могли; если будем часто ее вертеть, в бою она никуда не будет годна: я искал-искал… и, наконец, мы нашли: выскочила шпонка от валика, и шестеренка не действует"… И вот такому-то персоналу вверялось управление башенными установками.

"А при погрузке угля, как много зависит разумный и быстрый ход работы от мичманов и младших механиков. Вот бежит по палубе безусый перепачканный мичман. — "Куда вы?" — "На правом борту не хватает людей таскать мешки", и нигде ни одного человека не дают; так вот бегу к старшему артиллерийскому офицеру, попрошу у него четверых комендоров". Чрез некоторое время возвращается сияющий. — "Ну, что, достали?" — "Да, двоих достал; ну да ничего, они дружно взялись"… Вот у таких всегда, и на работе, и в бою, берутся дружно. А чаще приходилось видеть другую картину. Стоит особа, имеющая молодое, красивое, выхоленное, надменное лицо, с зубочисткой во рту; особа явно занята собой; или толчется на месте, или прохаживается мерным шагом (а кругом покрикивает: — "Ходи бегом, во флоте служишь"… или ведет разговор с "Ванькой", как с каким-то доисторическим человеком. И "Ваньки" на наших кораблях, действительно, "бегом ходят", как это им полагается"…

"Адмирал, строгий, наводящий ужас, но втайне все еще многими обожаемый, издает приказ, чтобы мичманам на ходу вместо верхней вахты стоять вахту в машинах. Командир приказывает по кораблю, старший офицер пишет расписание, с мостика поверяют присутствие мичмана на вахте… — "Вызовите к рупору мичмана П." — "Г-н П. - в кочегарке; сейчас их позовут". Это отвечает опытный машинист, а тем временем вахтенный бежит наверх: П. - относительно этого условливается с механиком и преспокойно сидит свои четыре часа вахты в каюте, чтобы не попадаться на глаза старшему офицеру. И вахту в машинах многие мичманы таким образом не стоят; на таких людей ничто не действует, даже и предстоящая встреча с неприятелем; беззаботность и нежелание работать полные[210]; невзирая на техническую неподготовленность, — равнодушие ко всему деловому, что само не лезет в глаза, и только чисто формальное отношение к обязанностям"…

"Доходило иногда до того, что старший офицер за чаем заявлял мичману: — "Василий Петрович, сейчас я проходил по батарейной палубе по правому борту, — ваше заведование; 25 лет я плаваю, но такой грязи и беспорядка никогда еще не видел"..

"Справедливость требует сказать, что были мичманы и с серьезными положительными качествами. "Мы видели с их стороны 14 мая и храбрость, и благородство, и сердечность, истинное понимание ими своего дела, желание исполнить его до конца, а иногда и пятна их собственной крови на белом кителе; вместо обидно-жестокого третирования[211] матроса в трудную для него минуту, которое мы знали и видели ежедневно ранее, там проявлялись иногда и нежность, и трогательное самоотвержение для того же самого, всю жизнь безжалостно третированного "Ваньки". Но 14 мая 1905 г. эти проявления казались нам уже запоздалыми"… А будь другие традиции, другие взгляды кругом, такие отношения существовали бы и ранее 14 мая.