Выйдя из корпуса, прежний моряк во флоте, на судне, волей-неволей перерабатывался в смелого и решительного человека: там он быстро приучался к ответственности, к строгому взвешиванию своего малейшего поступка, своего распоряжения. В то время даже и вахтенный офицер должен был работать и трудиться; и служба его была нелегкая, к тому же ответственная; но самостоятельности он не был лишен, как теперь. Постоянная борьба со стихией, руководимая человеком и затем исполняемая людьми же, воспитывала и закаляла людей; плавать "чемоданом" тогда было нельзя… Все такие люди, негодные к службе, волей-неволей должны были оставлять службу во флоте. Среди тяжелой обстановки, среди непрерывного труда, напряжения и постоянной опасности им там не было места; ненужный балласт выбрасывали за борт… He то стало теперь. При постоянном численном недостатке в офицерах, вахтенными начальниками пришлось назначать молоденьких мичманов, недавно только еще сидевших на школьной скамье. Командиры не могли доверять такому персоналу. Их лишили самостоятельности. Когда надо входить в порт, выходить из него, когда надо разойтись в море с другим кораблем, особенно же ночью, командир обязательно вызывается на мостик. И за всю свою вахту, в отдельном плавании в особенности, такой вахтенный начальник в сущности не имеет никакого дела. Да и в остальное время у него нет решительно никакой работы, т. к. всерьез нельзя же в самом деле назвать работой все то, что он делает на корабле: он будит команду, приказывает ей соблюсти элементарную чистоту вокруг себя и на палубе, приказывает ей дать чай, обед, ужин, вызывает ее на молитву и т. п. Тем не менее, когда он стоит на мостике и с важностью следит за горизонтом, по ошибке его можно принять за настоящего вахтенного начальника. Но вот чуть показалось что-нибудь на горизонте, и… сейчас же нужна помощь командира. Самостоятельности никакой, за весьма редкими исключениями. А в большинстве случаев это — только
Разные артиллерийские учения, отражения минных атак и т. п. все это было у нас в сущности одна кукольная комедия. Научиться правильно наводить и стрелять я никогда не буду в состоянии, если я буду только присутствовать при том, как наводит и стреляет мой сосед. Снарядов жалеть на это нельзя, и каждый сам должен уметь стрелять; а иначе всегда будут получаться те самые результаты практической стрельбы, какие оказались у Рожественского в Нози-бее… Ho у нас и все так.
По этому поводу нельзя не вспомнить другого не менее дикого обычая — посылать в десант людей, никогда не державших ружья в руках; между тем это — факт, и в каждой десантной роте у нас можно найти таких… А что касается до экономии в снарядах, то, оставаясь последовательным в этом отношении, ведь, можно было бы идти и еще дальше. Жалея уголь и машинную смазку можно было бы начать "учить" инженер-механиков флота управлять машинами и котлами, не разводя паров и стоя на якоре… "Ученье" шло бы образцово; но далеко ли ушла бы наша эскадра с такими "учеными" гг. механиками?..
Штурманскому делу у нас тоже не учатся серьезно, хотя этого требует устав. До сих пор мы не знаем даже своих вод. В Финском заливе в мирное время на полном ходу мы похоронили броненосец "Гангут", и на коротком переходе из С-Пб. в Транзунд воздвигли целый ряд других "могилок", где бесславно и бесцельно похоронены нами остатки военных судов самых разнообразных типов… Но уроки прошлого ничему не учат нас, и в августе 1907 г. в шхерах на полном ходу мы посадили на камни Императорскую яхту "Штандарт", заставив пережить эту катастрофу и всю Царственную Семью. Co всем снаряжением постройка этой яхты в свое время обошлась до 14 миллионов рублей; а снять ее с камней и привести в исправный вид обойдется не менее 2–2 1/2 миллионов рублей… Это — все "жертвы" нашего незнания и нежелания работать.
До сих пор гг. командиры не имеют права ходить без лоцманов по финским шхерам, а