Путь к Цусиме

Сдача крепости или судна всегда ложится на совесть народа. Сердце народное всегда будет скорбеть; оно должно скорбеть, как-бы мы основательно ни доказывали ее неизбежность. Но сердце — плохой путеводитель по статьям закона. Вот и у обвинителя тоже две области смешиваются: область сердца и закона; и там, где закона недостаточно, он дополняет его велениями сердца. Командиры обвиняются в том, что сдали суда; но суда не есть самоопределяющееся целое. Командир, раз есть флагман, не является хозяином даже своего судна, — он только посредник для отдачи приказа адмирала. Приказ адмирала — вот закон. Действия адмирала могут в некоторых случаях казаться ему странными, даже опасными, но повиноваться им он должен. Теперь: должен ли командир повиноваться приказу о сдаче? Прокурор отвечает на это — "нет", потому что это позорное явление, недопустимое, возмущающее нравственное чувство. Конечно, сдача — явление крайне тягостное; но она является неизбежным иногда звеном в цепи войны; а потому, раз в законе она предусмотрена, нельзя против нее возмущаться и говорить, что сдача — преступление. Раз закон признает допустимой сдачу, значит, она есть действие правомерное, ибо закон, ни при каких условиях не станет регулировать ни измены, ни предательства. Между приказом адмирала о сдаче и всяким другим приказом его принципиального различия нет; повиноваться адмиралу командир и в том, и в другом случаях должен. Допустить, что командир может критиковать действия своего начальника-адмирала, невозможно. При сдаче целой эскадры возможны случаи, когда отдельные корабли остаются невредимыми; но эти корабли должны следовать судьбе своих товарищей поврежденных, так как иначе, открыв огонь, они погубят всю эскадру. Конечно, приказ адмирала для командира обязателен, если он не сделан с явно преступной целью; но если командир не понимает цели приказа, то не должен подозревать в нем преступности, предполагая, что адмирал действует и законно, и целесообразно. Прокурор говорит, что командиры обязаны были рассмотреть, законна ли сдача, или нет. Нет, не это, а не с преступной ли целью это делается. Вопрос о незаконности военного совета — праздный: если приказ о сдаче был законный, — совет безразличен; а если незаконный, то никакой совет офицеров не может узаконить ее. "Мнение г. прокурора, что адмирал, спустивший флаг, уже не начальник и повиноваться ему не следует, — мнение ошибочное, п. ч. сдача — акт юридический, и окончательный момент ее определяется не спуском флага, а заключением и подписанием договора о сдаче. Командиры Лишин и Григорьев исполнили свою обязанность, отрепетовав с болью в сердце сигнал о сдаче. Предположив однако, что суд взглянет на дело иначе, посмотрим могли ли подсудимые оказать Японцам сопротивление, и был ли у них иной выход, кроме сдачи. Броненосцы береговой обороны "Апраксин" и "Сенявин" тихоходны и много всего видели на своем веку. "Апраксин" сидел во льдах, сидел на скале и пропорол себе оба днища. Зачиненные и подкрашенные они были посланы в дальний путь, в настоящее "подводное" для них плавание: палубы их текли по всем швам; из кают и лазаретов денно и нощно выкачивали воду. Но они шли, они преодолели все трудности "каменноугольной эпопеи", они пережили все ужасы боя 14 мая. К утру 15-го броненосцы оказались в жалком состоянии, расшатанные бурями, переходом и собственной стрельбой, с разошедшейся, а местами и с отпавшей броней, с поврежденными башнями. На "Апраксине" для зарядки орудия требовалось 10 минут; кормовая башня была повреждена; в носовой части корабля была большая пробоина, и вода стояла в носу на 2 фута, a по всей жилой палубе — на фут. От перегрузки углем поясная броня у обоих броненосцев уходила под горизонт воды, и первый же удачно попавший снаряд мог перевернуть корабли вверх дном. Пушки на них были далеко не новые, и стрелять из них никто не умел. Пробная стрельба близ Джибути и под Цейлоном дала весьма неутешительные результаты. В бою 14 мая оба броненосца стреляли до того, что пушки расселись, кольца на них разошлись. Но Японцы относились к этой стрельбе благодушно и броненосцев не трогали, т. к. они были для них безвредны… Оптическими приборами и дальномерами на этих броненосцах не пользовались. Приборы были сданы им в Либаве не проверенными, даже в не раскупоренных ящиках. С этими приборами много бились, выверяли, высчитывали поправки, а в конце концов их бросили, и стреляли на глаз. Снаряды летели в воду и, не разрываясь, падали на дно морское. Это видели, но сделать ничего не могли: орудия к стрельбе на дальние расстояния не были приспособлены. В современном морском бою исход его решают дальнобойность орудий и быстрота хода броненосцев. У нас не было ни того, ни другого; бороться с врагом было невозможно, и уйти от него было нельзя. Можно было затопить суда, пересадить команду в шлюпки, но на это потребовалось бы более часа времени, т. к. кингстоны и все приспособления для спуска шлюпок были устаревшей системы, а сами шлюпки были закреплены по походному и обмотаны сетями минных заграждений; койки были употреблены для защиты приборов. Подняв сигнал о сдаче, Русские уже не имели права спасать команду и топить суда. Японцы этого не допустили бы и немедленно расстреляли бы русские суда. Если бы несколько человек и побросались в воду в спасательных поясах, то они или погибли бы в водовороте тонущих судов, или же закоченели бы, истомленные предыдущей трехдневной бессонницей. Много таких трупов в спасательных поясах и койках плавало в море 14 мая…