Путь к Цусиме

В речи прис. пов. Дубенского, который защищал механика Беляева, одного из тех лиц, которые по образному выражению прокурора, были как бы "замуравлены в глубине корабля", отметим следующие места: — "Если шлюпок имеется на 200 чел., а команды 600, что делать тогда? Кого из команды спасать, кого оставить? Нельзя же было предоставить команде брать шлюпки с бою!.. Да и спуск шлюпок при тех обстоятельствах, которые достаточно здесь были выяснены на суде, представляется весьма трудным, едва ли осуществимым под выстрелами неприятеля… Затем Небогатов якобы не озаботился заблаговременно приготовить корабли к затоплению, раз он еще накануне убедился в подавляющем превосходстве японских сил. Но в таком случае это следовало бы сделать еще в Либаве, так как и тогда уже не было более сомнения в превосходстве сил Японцев. Наконец утром 15 мая Небогатов еще не знал о разгроме всей нашей эскадры; он не знал, что Рожественский — в плену. Даже отправленный на разведку "Изумруд" донес, что показались 4 наших крейсера… Когда Ной посылал из своего ковчега на разведку голубя, тот принес ему гораздо более точные сведения, чем Небогатову наш быстроходный крейсер "Изумруд"…

* * *

Прис. пов. Соколов, защищавший мичмана Дыбовского, огласил на суде выдержки из письма лейт. Вырубова, погибшего на броненосце "Суворов". Этот герой оставил письмо, в котором описывает настроение, общее не только команде, но и офицерам, бывшим на войне. Это настроение выражалось в намерении, если не победить врага, то нанести ему такой вред, который можно было бы охарактеризовать словами — "корабль за корабль". Но это были только мечты мичмана… Вот что пишет Вырубов с Мадагаскара об адм. Рожественском: — "На других кораблях адмирал не был с ухода из России. Командиры судов собирались у него три раза… Судите сами, можно ли при таких условиях знать свою эскадру? Ничьи советы не принимаются, даже советы специалистов по техническим вопросам; приказы пишет лично, обыкновенно с маху, не разобрав дела и прямо поражает диким тоном и резкостью своих неожиданных выражений. Благодаря недостаточной осведомленности выходят иногда довольно курьезные анекдоты. Командиров и офицеров считает поголовно прохвостами и мошенниками; никому ни на грош не верит, на что не имеет никаких данных… Добрые люди наконец надоумили адмирала — произвести учебную стрельбу. Ведь мы с Ревеля еще не стреляли. Три дня выходили в море всей эскадрой и стреляли по щитам. Первая стрельба была неважная, но 2-я и 3-я прекрасные. До очевидности ясно, как нам нужна практика"… В конце своей речи прис. пов. Соколов выразил следующие мысли: — "Здесь на суде мы хотели расширить программу настоящего дела. Нам сказали, что есть комиссия, которая занимается исследованием, имеет широкую задачу — дать надлежащее освещение последнего момента существования нашего флота и Цусимской катастрофы. Но ведь исследование всякого события слагается из трех элементов: причин и условий, при которых событие произошло, затем самого события и наконец последствий его. Мы начали исследование как-то странно. Причины отбросили, а исследуем самые события, забывая, что выход из Либавы неподготовленной к бою эскадры является логическим последствием неправильной постройки и оборудования эскадры; забываем, что Цусимская катастрофа является логическим последствием неподготовленности нашего флота, а сдача в плен эскадры Небогатова есть неизбежное логическое последствие катастрофы 14 мая. Положа руку на сердце можно сказать, что пленение нашего флота было предрешено еще в то время, когда его строили, когда к нему прикасались легкомысленные и, простите, может быть, нечистоплотные руки… Мы знаем, напр., что материалы, предназначенные для флота превращались в царскосельскую дачу… Если бы мы стали сперва исследовать причины и условия, а затем определять последствия, то все дело получило бы совершенно иное освещение".

* * *