Путь к Цусиме

При условиях современной техники в бою, смерть уносит сотни людей, но этого не видит и не знает противник. Подвиги мужества и самоотверженности совершаются в глубине колоссальных семиэтажных подвижных домов. Но кортик — оружие абордажа — пережил создавшую его технику морского боя и до сих пор входит в боевое снаряжение моряка. Так и боевые аксиомы прежнего времени, пережив свое содержание, до сих пор рекомендуются, как непререкаемая истина. Никакой подвиг личной храбрости не может устрашить неприятеля, — он его не увидит; его может устрашить лишь меткий удар из дальнобойной и скорострельной пушки и разрушительная сила снаряда[311]… Суд сделает полезное дело для воспитания в будущем хороших моряков, если приговором своим внушит им, что при современных условиях боя на первый план выдвигается не готовность пожертвовать собою и вверенными их попечению людьми, a хорошее оружие и уменье пользоваться им… Адмирал Рожественский сказал, что нас победила опытность Японцев в стрельбе. Прибавьте к этому — более быстроходные суда, лучшие пушки, лучшие снаряды и обучение команды. Вот выводы из неслыханной победы Японцев над нами. Заметьте, что мужеству, готовности умереть отведено в этой победе самое ничтожное место; эта готовность была у нас не в меньшей мере, чем у Японцев, и сдача произошла уже после полного нашего поражения. Сдачей, по словам прокурора, мы усилили неприятельский флот и ослабили свой. Сомнительно, чтобы 4 старых корабля стоили дороже 2,000 молодых, работоспособных людей. Наконец, что же говорить о 4 старых броненосцах, когда десятки кораблей остаются в карманах посредников при постройке или покупке военных судов. И неужели только эти призы достались Японцам? — Перехожу к закону. Статьей 354 военно-морск. уст. во избежание бесполезного кровопролития разрешается сдаться. Разрешение равно приказанию, ибо первая обязанность военачальника беречь драгоценную жизнь вверенных ему солдат. Статья 354 военно-морск. уст. не исчерпывает условий, при каких разрешается сдаться, тем более, что в нашем законодательстве можно проследить, как в этой статье к первоначальным условиям (течь, отсутствие средств обороны) с течением времени прибавилось новое условие: пожар. Вместо перечисления отдельных случаев, в которых допустима сдача, не своевременно ли было бы поставить общее выражение: "когда способы обороны истощены?" Конечно, и в последнем случае сдача по требованию закона должна быть произведена не иначе, как с согласия всех офицеров. Что это значит? Должна ли быть поименная перекличка: "согласен — не согласен", или же устроен формальный военный совет? Осуществимо ли это было, напр., на "Орле", где все трапы были перебиты и сообщение между многими частями корабля уничтожено. Еще менее осуществимо подобное требование закона по отношению к офицерам целой эскадры. Трудно представить, как удалось бы адм. Небогатову собрать офицеров со всех судов на военный совет. А сдавал он эскадру, чему не противоречит заявление его на предварительном следствии, что сигнал его о сдаче не был обязателен для других: обязательно ведь то, неисполнение чего наказуемо. Между тем никому в голову не пришло бы наказывать командира "Изумруда" за то, что он ушел. Затем обвинение предъявлено в сдаче без боя. Так ли это? Накануне днем — бой, с наступлением темноты — минные атаки и… несколько часов передышки. Разве это без боя? Наконец утром 15 мая с "Орла" даны были три выстрела, а с "Апраксина" один; броненосец "Николай I" получил 6 неприятельских снарядов, которыми ему были причинены повреждения и потери… Разве это не бой?

В обвинительной речи г. Небогатов услыхал обвинение, которого не предъявлялось ему ни на предварительном следствии, ни в обвинительном акте: ответственность за гибель "Сисоя", "Нахимова", "Наварина" и пр. Да ведь он не считал себя командующим остатками русского флота, он не знал ничего об адм. Рожественском, кроме приказания "идти во Владивосток".

При сдаче судов шифры, документы, флаги были уничтожены. Полное уважение офицеров и команды осталось за адм. Небогатовым. Напрасно думать, что нижние чины эскадры сохранили доброе отношение к Небогатову только потому, что он разделил с ними общее несчастье: лишение воинского звания. Г. Небогатов исключен был со службы 22 августа, а нижние чины 26 сентября 1905 года. Но и гораздо позже от них это скрывали, так как в плену при слухах о лишении их воинского звания матросы волновались. В январе 1906 г. на телеграмму лейт. Белавенца о волнении команды вследствие этого слуха, переданного каким-то "судейским капитаном", ген. Данилов, заведовавший эвакуацией пленных, успокоительно ответил, советуя "больше верить русскому генералу, чем судейскому капитану".