Путь к Софии

Все рассмеялись, и это был плотоядный смех мужчин, давно покинувших свой дом. Он напомнил Клименту об Андреа. Бросил ли он свою потаскушку? Последние два дня он, правда, провел дома. Встреча с Дяко его будто перевернула. В темноте Климент представил себе, как его брат и Дяко стояли друг против друга. Вот человек — ни меня, ни Андреа не выдал.

— Я полагаю, ваши опасения напрасны, господа, — произнес сухой, знакомый Клименту голос, как только все умолкли. — Плевен падет. Это ясно. Но вы, кажется, забываете, Мейтлен, зачем мы здесь? — добавил он по-английски.

— Нег, не забываю, мой друг!

— Мы условились, что будем говорить по-французски, господа! Если вы считаете, что сейчас неудобно вести наш разговор, то переменим тему!

— Нет, ничего неудобного нет, фон Тийл, — сказал бас. — Полковник намекнул тут насчет Софии.

— Насчет Софии?

— Почему Софии?

— Я думал, что вам уже известно. Главнокомандующий решил превратить Софию во второй Плевен.

— Вот как! Феноменально. Но это в самом деле уже что-то новое! — послышались возгласы.

Климент крепко сжал зубами свою трубку и весь превратился в слух.

— К чему бы иначе туркам было сильно укреплять Арабаконак? — раздался сухой спокойный голос.

— Я давно это предполагал, — прошепелявил Пьер. — Говорят, что там батальонов пятьдесят.

— Пятьдесят? Вы уверены?

— Никто ни в чем не уверен в этой стране, господин Оливье.

«Оливье? Пьер Оливье, корреспондент “Фигаро”! Как это я не догадался! А этот Тийл, наверное, из “Нойефрайе прессе”. Но оба англичанина, несомненно, военные. Конечно, Мейтлен называл второго “полковник”», — вспомнил Климент.

— Я ожидал, что вы знаете больше нас, — продолжал знакомый голос. — Мы с Мейтленом только позавчера прибыли.

— Что поделаешь, провинция информирована хуже, чем столица! Так вы говорите, что Софию превратят в крепость?

— А вы не находите, что она уже крепость?

— Признаюсь, не замечал!

— А мы с вами, Мейтлен, полагали, что корреспонденты — люди с воображением! Так вот, — продолжал ровный голос полковника. — Нужно рассматривать факты в их совокупности. На первом месте Арабаконак. Его обороняет примерно тридцатитысячная армия и сто орудий.

— Наше производство, — вставил один из немцев.

— На Берковской дороге еще десять тысяч. На перевале в направлении к Бунову и Златице еще столько же.

— И город полон солдат.

— Верно, Тийл. Но к тому же город еще полон боеприпасов и провианта.

— Это то, что предназначалось для Плевена?

— А теперь будет для Софии. Мне жаль, Тийл, но, видимо, вы не скоро отправитесь на родину! На этот раз, мне думается, турецкое командование не повторит ошибки с Плевеном. Особенно если учесть, что София имеет одновременно связь и с Константинополем, и с Салониками, и с Нишем.

— Задумано это хорошо, — сказал фон Тийл, — но если Гурко все ж захватит перевал, то я боюсь, господа, что...

— Кто здесь боится? Чего боится? — раздался громкий бесцеремонный голос.

Климент испуганно обернулся. Это был Барнаби, он стоял в дверях, чуть ли не касаясь головой притолоки, широко расставив ноги.

— А, Фреди! Идите сюда, мы здесь решаем важные проблемы!

— Не хочу решать никаких проблем. Мейтлен, это вы! Я вас узнал по бычьему реву. Аликс тоже здесь?

— К вашим услугам, сэр, — произнес знакомый Клименту голос.

— А, вот где вы укрылись. Как всегда, боитесь дам. Послушайте, полковник, пользуйтесь случаем! Не зевайте. Я не думаю, чтобы на позициях вам представились большие возможности!

— Быть по-вашему, — сказал Аликс, медленно поднялся и прошел мимо Климента. — Полагаю, что вы, сэр, уже одержали немало побед?

— Разумеется, — ответил Барнаби. — К сожалению, у меня не было свидетелей. А без свидетелей, сами знаете... А вы, Мейтлен? Пойдемте, господа!..

— Верно, идемте отсюда, — сказал один из немцев, и Климент догадался, что это тот, который жаловался на холод.

Как только все они один за другим стали выходить в освещенный зимний сад, они перестали быть для него голосами. Он увидел военные мундиры обоих англичан, мягкую бородку Пьера Оливье, белокурого приятного фон Тийла и еще троих не знакомых ему, один из которых был в очках. Барнаби повел всех в салон, оборачиваясь к ним на ходу и что-то говоря с самодовольной улыбкой.

Климент остался на веранде один. Он стоял, не думая ни о чем, даже о случайно подслушанной важной новости насчет Софии. Потом вспомнил о ней и представил себе, как важна она для русских. Если бы только можно было им ее сообщить! Но как? Вряд ли еще кто другой сумет пробраться сюда, подобно Дяко.

Он выбил трубку о железные перила и вошел в зимний сад. Там за покрытыми зеленым сукном столами уже сидели несколько человек и играли в карты — их не интересовали ни танцы, ни война.

«А что делает брат? Наверное, опять тянет вино? — подумал Климент. Он был в таком смятении, что даже по-настоящему и не встревожился за Андреа. — Пускай делает что хочет. Как все запуталось. Не знаешь, что хорошо и что плохо».