Путь Долгоруковых

Летний дворец тоже спал, уставившись множеством темных глазниц на облетевшие деревья, пожухлые боскеты и белеющие во мраке мраморные статуи. Манштейн в жилых покоях не бывал и понятия не имел, где находится спальня Бирона, однако он решительно двинулся вперед через длинную анфиладу комнат, пока не очутился перед закрытой дверью. Рванув ее на себя, увидел обитые коврами покои с большой кроватью посредине, подскочил к ней и отдернул полог. Раздался дружный вопль, который издали разом проснувшиеся супруги; герцогиня продолжала кричать, а ее муж, спрыгнув на пол, попытался шмыгнуть под кровать, но Манштейн обежал вокруг и схватил его за плечи. В спальню вломились гвардейцы; Бирон, распрямившись, работал кулаками, раздавая удары направо и налево, но его несколько раз сильно стукнули прикладом, повалили, заткнули рот платком, а караульный офицер связал ему руки своим шарфом. Регента – босого, в одной рубашке – отволокли на гауптвахту, там накрыли солдатской епанчой и отнесли в карету фельдмаршала, дожидавшуюся у ворот, чтобы везти его в Зимний дворец. Манштейн же отправился арестовывать младшего брата регента – Густава Бирона, командовавшего Измайловским полком. К четырем утра все было кончено.

У Зимнего дворца выстроились преображенцы; к пяти часам туда уже начали съезжаться чиновники, и впереди всех – Андрей Иванович Остерман, чудесным образом исцелившийся от тяжкой болезни, что всю прежнюю неделю приковывала его к постели. Анна Леопольдовна встречала их в парадном платье, набеленная и нарумяненная, чтобы скрыть следы бессонной ночи. Было 9 ноября 1740 года – день рождения Эрнста Иоганна Бирона, и главные люди в государстве, которые три недели назад, после кончины Анны Иоанновны, просили его не отказываться от регентства при младенце Иоанне и присягали ему, теперь молили принцессу принять титул великой княгини Анны и стать правительницей всея России. Явившаяся в карете Елизавета Петровна склонилась перед ней, поцеловала ей руку и произнесла слова присяги.

Глава 13

Ночью выпал снег, и утром сколоченный накануне помост покрылся пушистым белым ковром. Его смахнули метелкой. О казни было объявлено заранее, глашатай прошелся по улицам, созывая народ, и вокруг помоста, оцепленного солдатами, начали собираться любопытные. Дул пронизывающий ноябрьский ветер, небо низко нависало над белыми стенами Тобольского кремля. «Ведут, ведут!» – послышался звонкий голос, и толпа заколыхалась, вытягивая шеи и подымаясь на цыпочки.

Барабанщики выбили дробь, приказный зачитал именной указ: «Долгоруковым Александру, за происшедшие от него в бытность в ссылке в городе Березове важные злодейственные непристойные слова, и князю Николаю, что он, слыша о тех словах от брата своего князя Ивана, не донес и о том умолчал, учинить обоим публично в Тобольске жестокое наказание: бить кнутом и, урезав у них языки, сослать в работу, вечно: Александра в Камчатку, Николая в Охотск».

Первым на помост вывели Александра. Сняли с него рубаху, открыв ахнувшей публике длинный рваный шрам на животе. Попытка наложить на себя руки не удалась, его выходил лекарь из шведов, а солдаты прозвали «князь с поротым брюхом». Пока его привязывали к столбу, Александр озирался вокруг затравленным зверем. Подошел палач с щипцами и ножом. Толпа охнула, затопталась, загомонила, но увидеть ничего не удалось, только краткий сдавленный крик – и рот уже замотан белым платком, на котором быстро расплывается алое пятно. Свист кнута, мычащее дергающееся тело… Снова барабанная дробь; двое солдат отвязывают и уносят одного, двое других привязывают следующего…

В Тобольске еще не знали, что подписавшая указ государыня Анна Иоанновна месяц как скончалась. Милостивое распоряжение Анны Леопольдовны – «от означенных экзекуций оных Долгоруковых помиловать и того им не чинить» – доставили слишком поздно. Из Сибирской губернской канцелярии отправили репорт о том, что наказание учинено, а живы ли ныне оные Долгоруковы или из них кто умер, известий не имеется. Брат же их Алексей отправлен матросом в Камчатскую экспедицию.

* * *

Шуршат полозья по накатанному снегу, быстро летит возок, проплывают мимо верстовые столбы. День ясный, морозный; морды лошадей белые от инея, пар валит из ноздрей. Ямщик на них покрикивает, но редко: студеный воздух режет горло, как стеклом. Седоки укрылись медвежьей полстью, но все равно холодно. Однако Екатерина с возмущением отталкивает офицера, когда тот начинает к ней прижиматься.

Тяжела была жизнь в Березове, а оказалось, что то горе – еще не горе. Сестер Долгоруковых и Алексея привезли в Тобольск, отобрав у них все, кроме медной и оловянной посуды да платья в обрез; людей их дворовых отпустили на волю и разослали по сибирским городам, разрешив девкам выйти замуж за местных жителей. Алексею предстоял дальний путь в Большерецкий острог, на двадцать копеек в день, а сестрам – в монастыри: Елене – в Тюменский Успенский, Анне – в Верхотурский Покровский, а Екатерине – дальше всех: в Томск, за тысячу шестьсот верст.