Путь Долгоруковых

Екатерина, наконец, останавливает свой выбор на небесно-голубом атласном корсаже и такого же цвета распашном платье, украшенном шитьем. Она видит, что Елене тоже хочется выйти к обеду в красивом наряде, но гордость не позволяет унизиться до просьб. Как угодно, сестрица, я не обязана предугадывать твои желания – и тем более их выполнять.

Дурак Алексей прыснул при виде сестры, затянутой в корсет, с высоко зачесанными и припудренными волосами (хорошо, что не выбросила коробку: с донышка наскребла). Но в отношении гвардейца ее план, кажется, сработал: за этим столом, рядом с сестрами и невесткой, она выглядела нездешним существом.

Разговор как-то не клеился, все чувствовали себя смущенно. О чем говорить? Радоваться и благодарить пока еще не за что, жаловаться опасно: можно навлечь на себя еще худшую беду. Язык мой – враг мой… Ушаков посетовал, что не знает последних столичных новостей, потому что уже с полгода живет в Тобольске. Когда он уезжал, обер-камергер Бирон был избран курляндским герцогом, а фельдмаршал Миних захватил у турок Очаков, но это, верно, здесь давно уже известно? Алексей, собравшись духом, взволнованно сказал, что рад успехам фельдмаршала – как всякий честный сын Отечества, готовый послужить своей государыне в любом конце страны, куда ей угодно будет его определить, для вящей славы ее и России. После этого уже никто не поднимал глаз от своей тарелки, и обед завершился в молчании.

После трапезы Ушаков изъявил желание продолжить конфиденциальные расспросы и переговорить тет-а-тет с княжной Екатериной. Все вышли, оставив их наедине.

Капитан-поручик осведомился, испытывает ли княжна в чем-либо нужду и не чинит ли ей кто каких обид. Екатерина ответила ему грустной полуулыбкой и слегка покачала головой, томно склонив ее к плечу: она смиренно приняла свой жребий, но разве этого она достойна? И тут же, не удержавшись, метнула быстрый взгляд к двери: плотно ли прикрыта? Не подслушивают ли? Ушаков этот взгляд перехватил и заговорил тише, подавшись к ней через стол.

Государыня прекрасно понимает, что княжна Долгорукова была приневолена к браку отцом, и виновной ее не считает. Она сама вышла замуж не своею охотою, а по воле дядюшки-императора. Однако нельзя оставлять без наказания злоумышлений прошлых лет, дабы не поощрять их в будущем.

Екатерина отвечала, что всегда была покорна воле государевой и родительской, теперь же, лишившись отца и матери, передает себя целиком во власть государыни.

Раз так, согласна ли она отвечать чистосердечно и откровенно, ничего не тая, но и ничего не выдумывая?

Екатерина молча встала, перекрестилась на иконы и поклонилась им.

Очень хорошо. Не доводилось ли ей слышать от братьев каких-либо непристойных слов в поношение императрице и членам ее фамилии? Не утаил ли князь Иван во время обысков каких-либо вещей, которые ему было велено отдать? И откуда у него деньги? Из казны им отпускают рубль в день на человека, а княгиня Наталья, званная в прошлом году на свадьбу, подарила невесте серебряные вызолоченные серьги. От чьих щедрот такие подарки? Ладно бы еще только церкви жертвовали, а то воеводихе Бобровской – серебряную парчу…

Екатерина приняла исповедальный тон, стараясь, чтобы ее голос звучал взволнованно и искренне, хотя многие ответы были продуманы ею заранее. Она то опускала пушистые ресницы, склоняя голову к вздымающейся груди, то вскидывала подбородок, распахнув свои незабудковые глаза. За разговором они и не заметили, как в горницу просочились сумерки. И лишь когда в дверь постучали и Елена мстительно-громким голосом спросила с той стороны, не подать ли им огня, Ушаков встал и попрощался, отвесив глубокий поклон; Екатерина присела в низком реверансе.

В Березове Ушаков прожил два месяца, расспрашивая жителей и церковный причт. Переговорил со всеми Долгоруковыми по отдельности и еще трижды у них обедал, ободряя и обнадеживая. Перед отъездом зашел проститься; Иван пошел провожать его на пристань.

Наташа услала Мишутку погулять с няней во дворе, а сама бесцельно ходила по комнате, не зная, куда себя деть. Каким тяжким теперь сделается ожидание, когда в темной ночи мелькнул проблеск света! Если Ушакова не задержат в Тобольске дела, он все равно не попадет в Петербург раньше зимы. У государыни много важных дел, когда еще она соизволит ознакомиться с его репортом! И даже если их дело не затеряется в Сенате, даже если на него будет наложена положительная резолюция, гонец с нею не поспеет сюда до ледохода и половодья, а это значит – целый год еще томиться неизвестностью, между надеждой и тоской! Целый год, а может, и больше!

Скрипнула дверь, и через порог, пригнувшись, шагнул Александр. К двадцати годам он вымахал в здоровенного детину и отпустил усы. Притворил дверь, обвел глазами комнату, словно искал кого-то.

– Ивана нет, ушел на пристань, – сказала ему Наташа. – Как думаешь, Алексаша…