Читаем Путь Абая. Том 1 полностью

Для Карашаш Абай был больше чем друг их семьи, — она относилась к нему как к самому близкому родичу, а потому обратилась к Асылбеку с просьбой.

Она собиралась съездить к своим родителям. Убедившись, что ее муж дружески расположен к Абаю, она предложила Асыдбеку пригласить с собой Абая. Асылбек согласился Он понимал, что такая поездка поможет его гостю рассеять печаль о Зере.

— Погуляем, повеселимся, погостим там подольше… Ты сам знаешь, что за человек Кадырбай. Это будет замечательная поездка! Поедем вместе! — приглашал он Абая.

Абай привязался к семье Суюндика, и ему не хотелось расставаться с Асылбеком и Карашаш. Он согласился без колебаний.

Через четыре дня самые уважаемые в Тобыкты жигиты вместе с Карашаш приехали в аул Кадырбая.

Молодых гостей встретили радушно. Вслед за ними в юрту Кадырбая хлынул народ — и взрослые и дети. Каждому хотелось послушать новости и расспросить о здоровье родичей и благополучии аулов, откуда прибыли гости; некоторые, наконец, шли из простого любопытства. Целая толпа женге и девушек окружила Карашаш.

Кадырбай был дома. После поминок Божея Абай встретился с ним первый раз. Акын заметно постарел за эти годы и утратил свою прежнюю дородность. Волосы его еще больше поседели, морщины на лице стали глубже, он побледнел и исхудал. Только высокий открытый лоб и прямой тонкий нос напоминали прежнего Кадырбая. Акын поздоровался сперва с Асылбеком и Карашаш, а потом с Абаем и Ерболом.

Он не узнал Абая, и вспомнил о прошлой встрече только после того, как ему сказали, что это сын Кунанбая. Тогда он стал рассказывать об асе так подробно, словно торжество произошло только вчера. В заключение он сказал:

— Да, ас Божея — один из самых знаменитых асов наших дней! Все гости были довольны и благодарили распорядителей!..

Кадырбай почти все время говорил один. Он расспрашивал гостей о благополучии их аулов и о здоровье старших. Абай кратко, но обстоятельно отвечал на вопросы Кадырбая и вел себя сдержанно-учтиво. Но беседовать с хозяевами и поддерживать занимательный разговор приходилось как раз ему одному: Асылбек — зять в этом доме, и ему разговаривать было неудобно, да и сам Кадырбай с вопросами обращался преимущественно к Абаю.

В эти дни при каждой встрече людей из соседних родов разговор неизбежно переходил на джут.

Кадырбай весь вечер расспрашивал Абая, как прошел «джут последнего снега» в Тобыкты, какой аул пострадал больше всех, кому удалось отделаться легче, голодает ли народ, как с белым…[107] Он расспрашивал обо всем. Он отлично знал Тобыкты и так легко представлял себе его аулы, как будто сам был родом оттуда и только на время покинул его для далекого путешествия. Минутами он напоминал врача, который прислушивается к биению сердца тяжелобольного и тут же спрашивает, как началась болезнь, хорошо ли больной спит и охотно ли принимает пищу.

Точность ответов Абая невольно поражала Асылбека и Ербола, — он знал, у кого сколько осталось голов скота, какой род в чем понес урон и на что может надеяться сейчас. Он помнил все так, как будто вел подробную запись. Его сведения и описание аулов дали Кадырбаю полную картину жизни Тобыкты.

Старик слушал, не скрывая глубокой печали: горе соседнего племени удручало его. Изредка он покачивал головою и причмокивал языком.

В его аулах положение было не лучше. Лютый буран не пощадил и Сыбана. Родичи Кадырбая сами были почти разорены. Кадырбай никогда не был богатым, но в прежние годы ему хватало и кумыса и убойного скота, а сейчас ему пришлось попросить несколько дойных кобыл в аулах, избежавших джута. Он рассказал о бедствиях племени, не скрывая и своего собственного положения.

Не уцелел ни один из окрестных аулов. Народ сам напоминал теперь тощее стадо, которое не в силах подняться на ноги. Описав печальное состояние сородичей, Кадырбай добавил:

— Мы резвились, как куланы на воле, но буран всех нас сжал в комок. И вот мы согнулись, как лозняк от урагана, бессильные и жалкие…

Чаепитие кончилось. Около юрты кололи барана. Соседи, пришедшие вместе с гостями, разошлись. Девушки, окружавшие Карашаш, после чая тоже ушли. Осталась только одна — высокая, стройная и статная, с привлекательными чертами лика. Своими тонко очерченными черными бровями она напоминала Абаю Тогжан. Чуть удлиненные темные глаза девушки светились умом. Когда она смеялась, вся юрта наполнялась лучами ее сияющего взгляда. Благородный овал ее лица алел нежным румянцем. Прямой нос и открытый лоб сразу выдавали и ней дочь Кадырбая.

— Это была Куандык, которую называли «акык-кыз[108] Кадырбая».

Пока не разошлись соседи и домашние, Куандык занималась хозяйством. Она приготовила чай, сама угощала приехавших и помогала матери. Когда беседа отца с гостями затихала, она старалась занимать Карашаш. Она не стеснялась отца, не бормотала себе под нос — ее звонкий голос то и дело раздавался во время чая:

— Пейте! Кушайте! Вы мало пили!.. Пейте и закусывайте! Куандык говорила и угощала, как настоящая хозяйка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза