Путь.

Вечером Арсений сидел у камина, глядя в окно за бокалом вина. Временами он почитывал очередную заумную книженцию, что могла показаться интересной лишь ему, и думал о многом. Размышлял о том, что потерял, выбрав такой путь. И о том, куда это может привести, и что вообще будет дальше. Он ждал предстоящего Путешествия с замиранием сердца, но одновременно страшился его. Читая, как первый путешественник в свое время пересек Галактику, Арсений думал о том, что этот фантастический роман может оказаться вполне правдивым, если взглянуть на него под другим углом. В голове путались мысли, ведь у человечества столько грехов, и миры, уже открытые им, могут показаться легкой прогулкой по сравнению с тем, что могло ждать впереди.

В дверь позвонили, и только тогда Арсений заметил, что комната стала слишком огромной для его квартирки, и камин как-то не вязался с повседневными условиями быта. Даже медвежья шкура, на которой он сидел, была слишком мягкой, неестественно теплой и успокаивающей. В догадке его убедило еще одно обстоятельство: несмотря на то, что в дверь бешено трезвонили, идти открывать Арсений не спешил, он попросту не мог сдвинуться с места и сидел, безмолвно уставившись в книгу. Собственно, ни названия, ни сюжета ее он уже не помнил, и это наталкивало лишь на одну мысль: он спал. Это не было похоже на пребывание в мире Пути, значит, это был обычный, чрезмерно яркий, конечно, но сон, чего так давно не случалось. В дверь звонили, а значит, находился он у себя в квартире, просто еще не просыпался после возвращения.

Это так удивило и одновременно разозлило его, что он закричал от ярости. Весь день — такой необыкновенно светлый и удачный, который, как ему думалось, он прожил в реальном мире, оказался лишь сном?

«После такого в чём вообще можно быть уверенным? И как теперь проснуться?!»

Он вполне ощущал всё, что происходило вокруг, однако пошевелиться не мог. Или мог, но получалось совершать лишь определенные действия — к примеру, пить вино или читать книгу. Всё это было несколько театрализованным, он ощущал себя главным героем какой-то сцены, но одновременно был и марионеткой. Желание — и его рука, словно прикованная к прочной нити, поднесла бокал ко рту, еще одно усилие — и книга очутилась рядом с лицом. Ощущение, знаете ли, не из приятных.

Что-то нужно было делать, ведь после всех догадок оставаться в этом намагниченном сновидении становилось просто невыносимо. Хотя, признаться, камин и бокал вина очень вдохновляли: эдакое стремление к богатой жизни с ее излишествами. Арсений бешено затряс головой, точнее, попытался. Вышло смазанное и медленное движение, похожее на то, как собака стряхивает лишние слюни, даже смешно как-то. По крайней мере, проснуться по-прежнему не удалось. Тогда он попробовал встать со своего импровизированного трона, но и тут его постигла неудача. Ноги не слушались.

— Чёрт! — в сердцах воскликнул он, и тут же почувствовал, как всё естество затряслось и завибрировало, затем послышались отдаленные крики, которые всё нарастали. Звуки были явно не местного происхождения, так что вывод напрашивался сам собой: кто-то его будил, и нужно было немного помочь этому доброму человеку. Собрав все оставшиеся силы, он открыл глаза.

* * *

Вокруг была скромных размеров обычная квартирка, которую Арсений так привык называть своей. Правда, звуки и вибрация никуда не делись — его изо всех сил тряс из стороны в сторону старик китайской наружности и в сердцах кричал:

— Просыпайся! Просыпайся, я сказал! Ты еще с нами! Прием?! — Это показалось настолько комичным, что Арсений не выдержал и рассмеялся. — Фух! Слава Богу! — ответил старец и наконец прекратил свои рубленые телодвижения.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты вовсе не похож на мудрого китайца? Нет, ты, конечно, внешне выглядишь как этакий Лао-Цзы, но как только откроешь рот, то выдаешь мысли покруче любого тинейджера, — всё еще хохоча на постели, прокричал Арсений.

Это то ли задело старика, то ли заставило задуматься, но он, резко развернувшись, отправился на кухню и начал по привычке что-то кухарить, не проронив при этом ни слова. Арсений же лежал на своей кровати, обхватив голову руками, и безуспешно пытался унять боль, которая с момента пробуждения раздирала ее напополам. Скорчившись в позе эмбриона, он больше всего на свете хотел, чтобы эта боль отступила, однако, сколь бы огромные усилия он ни прилагал, ничего путного не происходило.

Вскоре старец вышел из кухни, в его руках была зажата резная металлическая кружка, которой наш герой до этого ни разу в жизни не видел. Старик протянул ее Арсению, не сказав ни слова, было заметно, что он немного обижен.