Пусть это буду я

Они дошли до левого крыла и, спустившись на один пролет, остановились перед дверью квартиры на четвертом этаже.

– Что там? – спросил Коля, когда Корги с таинственным видом взялся за дверную ручку.

– Тебе понравится, обещаю. Только не задавай лишних вопросов и не забывай, о чем мы говорили.

Постучав условным стуком, Корги вошел и с порога крикнул:

– Это я!

И тут же, почти сразу, Коля еще не успел осмотреться, перед ними возникла та самая девушка, которую он видел ночью в сквере. Лет восемнадцати или даже двадцати, но из-за худобы ее легко было принять за девочку. Глаза у нее огромные, широко распахнутые, темные и встревоженные. А узкое лицо бледное и болезненное. Волосы прямые до плеч, убранные за уши. Одета девушка была в светлую шелковую майку на тонких бретельках и легкие летние брюки из воздушной полупрозрачной ткани.

– Это Коля, – представил Корги. – Он думает, что ты призрак. Надеюсь, ты не против, что я его привел?

– Я так не думаю, – поторопился оправдаться Коля под ее внимательным взглядом. – Просто… Просто я удивился, когда встретил тебя ночью.

Девушка кивнула и едва заметно улыбнулась.

– Тата не разговаривает, – пояснил Корги, – но слышит тебя прекрасно.

Взмахнув тонкой рукой, она пригласила их проходить. Ее квартира в сравнении с остальными выглядела очень скромно, напоминая большинство обычных рядовых квартир у них в Первомайском, но именно это Коле и понравилось.

– Извини, если я тебя напугал, – тут же оживился он. – Я не собирался гнаться за тобой, так случайно получилось.

Тата привела их на кухню и, выставив на стол две кружки, включила электрический чайник.

– Мы не будем чай, – сказал Корги, – просто зашли познакомиться. Коля не может понять, отчего о тебе здесь никто не знает.

Стоя к ним спиной, Тата замерла, потом медленно повернулась. Черты ее лица, утонченные и аристократические, были наполнены той болезненно-меланхоличной красотой, которой так восхищались в XIX веке.

Ткнув себя в грудь, она выставила перед собой четыре пальца, перекрестив их наподобие решетки.

– Ты в тюрьме? В заключении? – предположил Коля, словно играя в «Ассоциации». – Узник?

Тата громко рассмеялась.

– Она наказана, – перевел ее жест Корги. – Олег Васильевич рассердился на нее за то, что она три раза пропустила обед без уважительной причины, и запретил ей целый месяц появляться в общей части дома, а всем остальным велел на это время полностью забыть о ней. И они забыли.

Тата в подтверждение его слов кивнула, а потом подошла и, положив голову ему на плечо, погладила по футболке на груди.

– Это она говорит мне спасибо за то, что я не такой послушный, как все остальные.

– Не разговариваешь ты тоже поэтому? – спросил Коля.

Тата помотала головой и посмотрела на Корги в ожидании его комментария.

– Да я не знаю, чего ты не разговариваешь, – перехватив ее взгляд, усмехнулся тот. – Тата считает себя выше всяких глупых разговоров и презирает болтунов типа меня.

Оттолкнув его в шутливом негодовании, девушка помотала головой.

– Ладно-ладно, – сдал назад Корги. – На самом деле она заколдована и ждет, когда появится прекрасный принц и поцелует ее. Потому-то я и привел тебя сюда.

Корги подмигнул Коле, но после того как она показала ему кулак, выдал еще одну версию:

– Но, если по-честному, то у нее просто обет молчания до тех пор, пока ее мама не приедет сюда за ней и не заберет домой.

Тата замахала на него руками и показала себе на горло.

– У тебя ангина? Пропал голос? – спросил Коля.

– Нет, – снова вмешался Корги. – У нее психологическая детская травма.

Тата закивала, подтверждая его слова.

– Но подробности я тебе не открою, – добавил Корги. – И вообще, нам нужно уходить.

С милой улыбкой Тата протянула руку, и Коля понял, что этот жест означает «Приятно познакомиться». Он пожал ей руку и поспешил за Корги к выходу.

Глава 17

Чем дольше они жили в доме Гончара, тем больше он им открывался, и не только новыми комнатами, помещениями и видами из окна. Дом неожиданно показывал вещи, которых Люся с Колей прежде не замечали, отворял дверцы, приобретал свежие краски, звучал перекличкой голосов, музыкой и эхом, чувствовал, слышал, дышал. Во время дневной жары он приносил прохладу, а по ночам светил уютным желтым светом и дарил яркие, образные сны.

Каждого из своих обитателей он окружал заботой и подстраивался под их предпочтения, стараясь поменьше скрипеть, гудеть и вздыхать. Старый, мудрый и добрый – так ощущала его Люся.