Пусть ему будет стыдно (ЛП)

 Я закрываю глаза и слышу вокруг себя какое-то движение и шорохи. Крики людей, кто-то стучит мне по лбу, Даллас что-то шепчет мне на ухо.

 — Давай, открой глаза и скажи мне, что я напыщенный мудак. Скажи мне, что я упрямый болван. Мне не важно, что ты скажешь, только поговори со мной. Скорая уже в пути.

 Я до конца не осознаю, зачем едет скорая, но от слов Далласа я опять начинаю смеяться.

 — Ты такой глупый. Я люблю тебя. И ты не настолько уж напыщенный мудак, — говорю я ему.

 Я с трудом разлепляю глаза и смотрю на него, у него на лице появляется улыбка с оттенком грусти.

 Пусть ему будет стыдно за мое признание в любви, что ему от этого грустно.

Глава 21

 — Просыпайся, соня.

 Голос врывается в мой сон, и я хмурюсь от досады. Мне снится самый удивительный сон. Я раскрыла дело об убийстве, и Даллас сказал, что любит меня.

 — Не буди ее. Она придет в ярость, когда узнает, что госпиталь выбросил ее туфли от Джимми Чу, поскольку они были в крови.

 Я кряхчу и пытаюсь перевернуться на другой бог, чтобы опять погрузиться в сон, но не могу двигаться и что-то щекочет мне в носу, а руки, словно опутаны веревкой.

  — Я уже поняла, что на госпиталь ты уже излила достаточно своей ярости. Не могу поверить, что ты обвинила санитара, что он пустое место, из-за того, что не знает, что такое стоящая обувь, хотя и совершенно убитая.

 Мне хочется рассмеяться над этим разговором, но чувствую, что будет очень больно смеяться.

 — Он сказал мне, что туфли были совершенно некрасивые и все в крови. Ему повезло, что я не дала ему под зад. Джимми Чу не может быть не красивым, в любом своем проявлении.

 Я прихожу к мнению, что пора прекратить этот разговор, поэтому медленно моргаю, открываю глаза и вздрагиваю от яркого света. Повернув голову в сторону, вижу Кеннеди и Пейдж, сидящих на стульях рядом с моей кроватью. Что они делают в моей комнате? И почему в моей спальне такой яркий свет?

 — Где я?

 Мой голос слышится каким-то хриплым и тихим, я откашливаюсь, пытаясь прочистить горло.

 Пейдж тут же вскакивает со стула и бросается к моей кровати.

 — Я знала, что разговоры про обувь заставят тебя проснуться. Как ты себя чувствуешь?

 Я вдыхаю, опираюсь на руки, пытаясь подтолкнуть себя вверх, и взвизгиваю от боли, как только прикладываю силу на левую руку.

 Кеннеди поднимается и спешит ко мне, нежно толкает меня обратно в лежачее положение.

 — Нет, не поднимайся, так сказал врач. Тебе больно?

 Закрыв глаза и пытаясь поудобнее устроиться на кровати, я пытаюсь прочувствовать все свое тело. У меня болит все, каждая мышца, особенно левое плечо, словно его пропустили через мясорубку.

 — Плечо. Что не так с моим плечом?

 Я опускаю глаза, заметив толстый бинт вокруг плеча и поперек грудной клетки. Дальше я замечаю капельницу, установленную к руке.

 — Подруга, тебя ранили. Ты что-нибудь помнишь из вчерашнего? — спрашивает Кеннеди, хватая стакан воды с трубочкой и поднося к моим губам.

 Ранили? Она, должно быть, шутит.

 Я делаю несколько длинных глотков через соломинку, прохладная вода мгновенно успокаивает першение у меня в горле.

 Оглянувшись, понимаю, что Далласа здесь нет. Я помню его слова, и то, что Тед говорил в полицейском управлении ему. Помню, как мое сердце разбилось на миллион мелких осколков.

 — Помню, как видела двух целующихся женщин, — бормочу я, опуская голову обратно на подушку.

 — Странно, — со смехом отвечает Кеннеди. — Что-то мне подсказывает, что Стефани Ковингтон и Мелинда Банкс, были вместе, и ты наблюдала за отношениями девушка-девушка.

 Пейдж хлопает ее по руке.

 — Ты помнишь, как пошла к Стефани, чтобы обвинить ее в убийстве Ричарда?

 Я хмурюсь, стараясь что-либо вспомнить, возникает смутные воспоминания, как я стою в гостиной Стефани, спорю с Далласом… и пистолет, направленный в его сторону.

 Воспоминания пролистываются с такой скоростью, словно кто-то листает страницы книги, потом вспышка.

 — Я действительно загородила Далласа от выстрела? — спрашиваю я.

 — Да, накрыла собой. Ты спасла мою задницу.

 Переведя глаза к двери, я вижу изможденного и измученного Далласа с двумя стаканчиками кофе.

 Кеннеди и Пейдж забирают у него стаканчики.

 — Мы оставим вас одних. Я позову медсестру, чтобы она вколола тебе обезболивающее, — говорит Пейдж, прежде чем покинуть палату.

 Даллас засовывает руки в карманы и смотрит на меня. Я вспоминаю, как сказала ему, что люблю, после того, как меня подстрелили. Он что испугался? Я сама не могу поверить, что такое могла сказать. Я смутно вспоминаю, что вроде бы он тоже мне говорил, что любит меня, но сейчас мне кажется, что это были мои галлюцинации или нет.

 — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, приближаясь к кровати.

 — Словно меня застрелили, — отвечаю я.