Пусть будет как есть. Беседы в Бомбее. 2010–2011

С.: Можете ли вы сказать что–нибудь о вашей истории, как вы начинали говорить с людьми?

К.: Сидя у Аруначалы с чашкой кофе и просто болтая, просто развлекаясь, как сейчас. И тогда приходит один, а потом ещё один, и он говорит «есть один». А я всегда говорил: «Я никогда не буду сидеть перед людьми и проводить формальную беседу». Ха–ха! Всегда это говорил. «К чёрту их всех! Как можно говорить об Истине? Об Истине нельзя говорить». Вот что я говорил. Посмотрите на то, что я делаю по всему миру. Быть может, я уже знал, что будет происходить?

С.: Был ли у вас личный учитель?

К.: Да, моя бабушка. Моя бабушка — это моя «линия преемственности». Она была моим единственным учителем. Когда тебе три года и ты теряешь свою игрушку, ты плачешь из–за маленькой деревяшки или чего–то ещё, поскольку думаешь, что это принадлежит тебе. Ты претендуешь на эту собственность. Сердце обливается кровью, как будто ты теряешь величайшую любовь своей жизни. Нет никакой разницы. Потом приходит бабушка и говорит: «Сынок, иди сюда. Сядь. Закрой глаза. Что ты сейчас видишь?» — «Ничего!» — «Это принадлежит тебе». — «Ладно». Ты встаёшь, открываешь глаза и — абсолютное облегчение. Если ты спрашиваешь меня, это было абсолютное учение, моя бабушка. Показывающая мне — Ты есть с этим и без этого. Видя и не видя. Что твоё? Что тебе принадлежит? Никакого имущества — никакого страстного желания. Абсолютная бесхозность. Нет никого, кто чём–либо обладает. Но твоё сердце обливается кровью из–за маленькой деревяшки. Что за шутка! Или тебя оставляет кто–то любимый. Или твоя девушка идёт с кем–то ещё. Эта жалость к себе. Откуда она берётся? Оттого что ты думаешь, что тебе есть что терять или приобретать. Это уже жалость к себе. Ты — абсолютный владелец того, что есть, ты уже То. И теперь Ты предаёшься жалости к себе из–за того, что можешь что–то терять? Бедный я? Всемогущий, воображающий, что Он может что–то терять? Что за мысль! Так что в этом смысле я по крайней мере пытаюсь не давать пищу жалости, быть безжалостным. Но иногда я могу, а иногда не могу. Я не могу делать даже это.

С.: Вы приезжали к Аруначале так много раз.

К.: Пятнадцать лет.

С.: Встречали ли вы учеников Раманы?

К.: Да. Племянника.

С.: Были ли у вас какие–либо взаимодействия, которые были вам полезны?

К.: Нет. Я абсолютно благодарен, что никто никогда не мог мне помочь. Нет, Аруначала была финальным аккордом. Всех струн. Поскольку я был способен посредством всего, что было до этого, отправляться с восприятием в путешествие в разные места. Так что я входил в пещеру и входил в тот свет Аруначалы, действительно переживая Аруначалу как источник всей Вселенной. Из этого чистого света происходит всё — вселенные, галактики происходят из этого света. И тогда меня осенило: так это переживание! Дерьмо. Даже это не То.

С.: Задумывались ли вы когда–нибудь, почему это переживание находится здесь, а не где–либо ещё? Или повсюду?

К.: Да, я пытался. Это похоже на то, как фотокамера удивляется, почему камеры нет повсюду. Восприятие одинаково во всех. Воспринимающий различен. Различен воспринимаемый воспринимающий, то есть точка отсчёта. Но восприятие не различно. Можно ли находить различие в восприятии? Абсолютно нет. Можно находить различия только в воспринимающих, которые являются точками отсчёта положений фотокамеры, воспринимающей из разных положений.

Но восприятие — это по–прежнему восприятие. Имеющее бесконечные положения камеры, бесконечные точки отсчёта, смотрящее на что угодно, оно не является другим. Его вообще невозможно делать другим. И оно восприятие, которое предшествует воспринимающему, вот и всё. Воспринимающий уже воспринимается. Но невозможно найти Того, кто воспринимает. Можно только говорить — есть восприятие.