Пушкин в Михайловском

В разны годы
Под вашу сень, Михайловские рощи,
Являлся я; когда вы в первый раз
Увидели меня, тогда я был
Весёлым юношей, беспечно, жадно
Я приступал лишь только к жизни; годы
Промчалися, и вы ко мне прияли
Усталого пришельца; я ещё
Был молод, но уже судьба и страсти
Меня борьбой неравной истомили.
Утрачена в бесплодных испытаньях
Была моя неопытная младость,
И бурные кипели в сердце чувства
И ненависть и грёзы мести бледной.

«Вновь я посетил» (чернов.)

Положение его в семье с каждым днём становилось всё более тягостным. Отношения с отцом не налаживались. Напротив — обострялись.

Дело в том, что Адеркас, исполняя волю высшего начальства, поручил псковскому губернскому предводителю дворянства А. И. Львову подыскать среди опочецких или новоржевских дворян «попечителя», который бы наблюдал за «поступками и поведением» ссыльного поэта. Львов попытался назначить «попечителем» соседа Пушкиных И. М. Рокотова, но тот отказался, сославшись на плохое состояние здоровья. Желающих выполнять полицейскую миссию не находилось. И тогда возникла мысль поручить это отцу — Сергею Львовичу.

В рапорте, отправленном Паулуччи 4 октября, Адеркас, характеризуя Сергея Львовича, как человека известного в губернии по «добронравию» и «честности», сообщал, что коллежский секретарь Александр Пушкин «поручен в полное его смотрение с тем заверением, что он будет иметь бдительное смотрение и попечение за сыном своим»[82]. Решение Адеркаса Паулуччи одобрил.

Получив через опочецкого уездного предводителя дворянства А. Н. Пещурова предложение шпионить за сыном, Сергей Львович малодушно согласился. Пушкин, узнав об этом, попытался объясниться, но отец не пожелал с ним говорить. Мало того, вызвал к себе Льва и запретил ему знаться со старшим братом. Пушкин и раньше подозревал, что отец восстанавливает против него Льва. Теперь подозрения подтвердились.

Пушкин не мог больше сдерживаться. Он был в крайности. Явился к отцу и высказал всё. Произошла тяжёлая сцена. В тот же день он написал отчаянное письмо в Псков Адеркасу: «Милостивый государь Борис Антонович. Государь император высочайше соизволил меня послать в поместье моих родителей, думая тем облегчить их горесть и участь сына. Неважные обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям. Решился для его спокойствия и своего собственного просить его императорское величество да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего превосходительства». Это случилось 31 октября.

Тогда же в Тригорском Пушкин написал ещё одно письмо — Жуковскому. Сделать это уговорила Прасковья Александровна, которой, зная её расположение к нему, Пушкин обо всём рассказал. В письме к Жуковскому говорилось: «Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моём положении… Отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что и его ожидает та же участь; Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче быть моим шпионом; вспыльчивость и раздражительная чувствительность отца не позволили мне с ним объясниться; я решился молчать. Отец начал упрекать брата в том, что я преподаю ему безбожие. Я всё молчал. Получают бумагу, до меня касающуюся. Наконец желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к отцу, прошу его позволения объясниться откровенно… Отец осердился. Я поклонился, сел верьхом и уехал. Отец призывает брата и повелевает ему не знаться avec ce monstre, ce fils dénaturé.[83] …(Жуковский, думай о моём положении и суди). Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю всё, что имел на сердце целых 3 месяца. Кончаю тем, что говорю ему в последний раз. Отец мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить… Перед тобою не оправдываюсь. Но чего же он хочет для меня с уголовными своими обвинениями? рудников сибирских и лишение чести? спаси меня хоть крепостию, хоть Соловецким монастырём. Не говорю тебе о том, что терпят за меня брат и сестра — ещё раз спаси меня.

А. П.

31 окт.

Поспеши: обвинение отца известно всему дому. Ни не верит, но все его повторяют. Соседи знают. Я с ними не хочу объясняться — дойдёт до правительства, посуди,что будет. Доказывать по суду клевету отца для меня ужасно, и на меня и суда нет. Я hors la loi[84].