Пушистая катастрофа

— С тобой невозможно нормально разговаривать, — возмутился волк.

— Возможно, — не согласилась я, сцедив зевок в кулак. — Иногда.

Я не могла опьянеть, и устать до такой степени, чтобы все инстинкты разом

отключились, тоже не могла, но почему-то все равно уснула на коленях самого

настоящего хищника, пусть и со спящим зверем.

***

Следующее утро оказалось полно ужасных и мучительных открытий, которые мне

были ну вот совсем не нужны.

Открытие первое: если заснуть в неположенном месте, то проснуться можно

совсем не там, где хотелось бы.

Я проснулась в логове волка с быстро бьющимся сердцем и ощущением, что меня

сейчас сожрут. Хищником пахло отовсюду, но самого хищника нигде не было. Я смогла

перевести дух и поспешно вернуть себе пушистый вид. Лапы из комнаты Хельму я

сделала раньше, чем кто-нибудь нашел меня в развороченной постели и потребовал

объяснений за валяющиеся на полу подушки и погрызенное одеяло.

Открытие второе: не спавший всю ночь волк являет собой жутковатое зрелище — а

волк всю ночь не спал, он сам признался.

Так и сказал:

— Как я мог спать, если мою постель заняла неспокойная особа?

На встречный вопрос, почему не отнес меня в комнату детеныша, он ехидно

спросил: «Ты видела, во что превратила мою кровать?»

И все претензии у меня сразу же пропали. Потому что я видела, да.

Открытие второе: Эдит умеет обижаться.

Она обиделась на меня за то, что я покинула ее посреди ночи, и на своего отца, которого записала в соучастники преступления. И все утро она с нами не разговаривала.

Не пожелала волку хорошей работы и не пошла пить со мной несуществующий чай

из детского игрушечного сервиза — хотя я согласна была даже надеть чепчик.

Робкая девушка в форме городской стражи пришла минут через двадцать после

того, как уехал Хельму, и застала детеныша за рассматриванием картинок в книге.

В присутствии няньки-телохранительницы мне пришлось на время отложить

попытки помириться.

Я рассчитывала попытаться еще раз на прогулке, но меня не взяли, и это выглядело

настолько мелочно, что, не будь Эдит еще детенышем, а я действительно виноватой, не

смогла бы удержаться от ответной гадости.

Плюсы в нашем неожиданном разладе нашлись спустя десять минут после ухода

девочки и ее новой няньки — у меня наконец появилась возможность спасти часы от

холода.

Выбраться из дома не составило труда — никому из прислуги просто не было до

меня дела, они занимались своей работой и приучились так виртуозно меня не замечать, что не вздрогнули бы, наверное, даже если бы я вышла через главный вход, громко

хлопнув дверью.

Проверять я не стала и дом покинула через вечно приоткрытое окно в кухне, закрывали которое только на ночь.

Зима на улице еще не знала, что всего через три недели ее пора закончится, и

щедро сыпала на землю сухой и мелкий снег.

Погода к прогулкам не располагала, и я была уверена, что очень скоро Эдит

вернется назад, но мне нужно было не больше сорока минут.

Часы лежали ровно там, где я их оставила. Холодные и остановившиеся, они

обжигали лапы холодом и были совершенно точно лишены всякой магии. Просто дорогая

безделушка. Возможно, поджаренный увел у кого-то часики и припрятал до времени

среди вкусненьких, полных магии блестяшек, а я их нашла. И значит, они теперь мои.

Прижимая часы к себе, безлюдными темными улочками я пробралась к ограде

центрального парка, к самой дальней, заброшенной его части, и, перебравшись через

кованую решетку, ухнула в неубранный снег.

Сокровищница моя находилась в дупле одного старого дуба, высоко над землей, скрытая густыми раскидистыми ветвями даже зимой.

В дупло я натаскала старых тряпок и даже несколько коротких дощечек

умудрилась затащить, чтобы полностью обезопасить свою сокровищницу от

поползновений всяких наглых птиц.

Раньше самым ценным среди всех моих блестяшек были заколка с синим

камешком — который с одинаковой вероятностью мог быть как сапфиром каким-нибудь, так и простой стекляшкой, — или колечко с мелким бриллиантом… все зависело от

ценности синего камешка.

Теперь это совершенно точно были часы. Прекрасные, золотые, огромные часы.

Прежде чем спрятать их, я десять минут гладила блестящие бока, касалась когтями

выдавленного на крышке рисунка, открывала и закрывала. Если бы не Эдит, к которой

мне нужно было поскорее вернуться, я могла бы сидеть так до самой темноты.

Утешало меня только одно: через сколько-то лет Эдит вырастет и у нее тоже

появятся блестяшки.

Блестяшечки, с которыми я смогу играть.

Запрятав часы в самую глубь своей сокровищницы, я поспешила домой. Потому

что для того, чтобы я могла играть с сокровищами детеныша в будущем, в настоящем мне

нужно было с ней помириться.

Рядом с домом я притормозила, разрываясь между желанием отправиться в парк, где мы обычно гуляли, и демонстративно таскаться за Эдит, пока она не обратит на меня

внимание, и неуверенностью, что она еще не вернулась домой.

Рискнуть или не рискнуть?

Выбор за меня сделал смутно знакомый голос, прозвучавший из тени между

домами.

— Я рассчитывал на долгое ожидание. Приятно удивлен.