Пуритане

Впереди – море, оно примет тебя в свое лоно. И у человека впереди – вечность, и она его примет после того как он завершит свой беспокойный и торопливый путь по долине времени. Как твое бессильное беснование – ничто по сравнению с могучими валами безбрежного океана, так и надежды, заботы, страхи, радости и печали – ничто в сравнении с тем, что будет нас занимать в течение страшной и бесконечной чреды веков».

Размышляя таким образом, наш путник миновал это унылое место. Холмы, отойдя от речки, образовали небольшую зеленую долину; здесь он увидел крошечное хлебное поле и хижину, стены которой возвышались над землей на какие-нибудь пять футов. Ее соломенная крыша, позеленевшая от времени, плесени и пышно разросшейся сочной травы, кое-где пострадала от двух коров, которых манила эта аппетитная зелень, отвлекая порой от более естественного и законного пастбища. Безграмотная, кое-как намалеванная вывеска оповещала путника, что тут он сможет и сам закусить, и покормить лошадь, и, несмотря на убогий вид хижины, это предложение не могло не казаться заманчивым, принимая во внимание пустынность и дикость тропы, по которой, направляясь к хижине, двигался путник, и высокие голые горы, в гордом отчаянье высившиеся за этим убежищем.

«Именно в таком месте, – подумал Мортон, – и подобает жить доверенному лицу Белфура Берли».

Подъехав к хижине, он заметил сидевшую на ее пороге хозяйку – до этого она была от него скрыта огромным, пышно разросшимся ольховым кустом.

– Добрый вечер, матушка, – сказал путешественник, –

это вы миссис Мак-Люр?

– Элизабет Мак-Люр, сэр, обездоленная вдова, – услышал Мортон в ответ.

– Могли бы вы приютить у себя на ночь путешественника?

– Пожалуйста, сэр, если вы удовольствуетесь вдовьим хлебом и солью.

– Я был солдатом, добрая женщина, – сказал Мортон, –

и довольствуюсь малым.

– Солдатом, сэр? – переспросила старуха. – Дай вам

Господи более праведное занятие.

– Но эту профессию считают почетной, матушка. Надеюсь, вы не станете думать обо мне дурно только из-за того, что она была и моею.

– Я никого не сужу, сэр, – ответила женщина, – к тому же по вашему голосу чувствуется, что вы порядочный человек. Но я видела столько зла, содеянного в этой стране солдатами, что даже довольна, что не вижу всего этого незрячими моими глазами.

Только теперь Мортон заметил, что перед ним слепая.

– А не причиню ли я вам беспокойства? – сказал он сочувственно. – Заниматься вашим делом с такою болезнью, должно быть, трудно.

– Нет, сэр, – ответила старая женщина, – дома я хожу почти свободно, да мне еще девочка помогает, а за вашей лошадкой присмотрят драгуны, когда вернутся с объезда, и это будет стоить сущие пустяки. Они теперь стали повежливее, чем прежде.

Мортон сошел с коня.

– Пегги, птичка моя, – проговорила старая женщина, обращаясь к девочке лет двенадцати, появившейся в этот момент перед ними, – отведи лошадь этого джентльмена в конюшню, отпусти ей подпругу, разнуздай и дай ей сенца, пока не вернутся драгуны. Пожалуйте, сэр, входите, –

продолжала она, – хоть дом мой и беден, но зато чист.

Мортон вошел вслед за ней в хижину.

ГЛАВА XLII

И так говорила старушка мать,

А слезы – ручьем из глаз:

«На эту охоту, Джонни, сынок,

Пошел ты в недобрый час».

Старинная баллада

Войдя в хижину, Мортон увидел, что старая хозяйка сказала правду. Внутри хижина была много лучше, чем можно было ожидать по ее наружному виду. Здесь было чисто и даже уютно, особенно в средней комнате, в которой, как сказала хозяйка, ее гостю предстояло поужинать и провести ночь. Ему подали еду, какая нашлась в трактире, и хотя есть ему не хотелось, он согласился поужинать, чтобы завязать разговор. Несмотря на свою слепоту, старушка сама прислуживала ему за столом и как будто инстинктом находила все, что ей требовалось.

– Есть ли у вас еще кто-нибудь, кроме этой славной девочки, чтобы обслуживать постояльцев? – начал Мортон.

– Нет, сэр, – ответила старая хозяйка, – я живу одна, как вдовица из Сарепты* Сидонской. Здесь места пустынные, проезжих немного, я не привыкла держать прислугу. Когда-то у меня было двое пригожих сыновей, которые присматривали за всем. Но Бог дал, Бог и взял, да святится имя его! – продолжала она, подняв свои незрячие глаза к небу. – Прежде я была побогаче (то есть в отношении земных благ), даже после того, как потеряла моих сыновей, но это было до последнего переворота.

– В самом деле, – сказал Мортон. – А вы пресвитерианка, голубушка?

– Да, сэр, и возношу благодарность за свет божественной истины, который повел меня по праведному пути, –

отвечала хозяйка.

– В таком случае, – продолжал гость, – революция принесла вам только хорошее.

– Если она принесла хорошее нашей стране, – ответила старая женщина, – и свободу исповедания, как велит совесть, то неважно, что именно принесла она бедному слепому червю вроде меня.

– Но все же, – заметил Мортон, – чем она могла вам повредить?