Пуритане

Сын ада, жертве отрубив главу,

Он сапогом толкнул ее в траву.

И голова, которой бы корону.

Мячом футбольным стала солдафону.

В письмах Данди также неоднократно встречается имя капитана Инглиша, или

Инглиса, командира одного из кавалерийских отрядов.

стоятельствах, а взамен, дорогой друг, разрешите спросить вас о следующем: что вам известно о Квентине Мак-Кейле

Айронгрее?

– О ком? – спросила слепая женщина удивленно и встревоженно.

– О Квентине Мак-Кейле Айронгрее, – повторил Мортон. – Разве в этом имени есть что-нибудь, вселяющее тревогу?

– Нет, нет, – ответила, колеблясь, хозяйка гостиницы, –

но когда о нем спрашивает незнакомый и к тому же солдат!

Господи, спаси нас и помилуй! Какая еще беда теперь разразится над нами!

– От меня – никакой, уверяю вас в этом, – сказал Мортон, – тот, о ком я вас спрашиваю, может меня не бояться, если, как я имею основание думать, этот Квентин

Мак-Кейл Айронгрей не кто иной, как Джон Белф…

– Не называйте его по имени, – сказала вдова, прикладывая палец к губам. – Я вижу, вы знаете его тайну, а также его пароль, и не стану от вас таиться. Но, ради Бога, говорите потише. Во имя Неба, я верю, что, разыскивая его, вы не желаете ему зла! Но вы сказали, что были солдатом?

– Я сказал правду, но ему нечего меня опасаться. Я

командовал отрядом в битве у Босуэлского моста.

– В самом деле? – сказала старуха. – И верно, в вашем голосе есть что-то такое, что внушает доверие. Вы говорите быстро и без запинок, как честный человек.

– Надеюсь, что я и в самом деле такой, – сказал Мортон.

– Не обижайтесь на меня, сэр, – продолжала миссис

Мак-Люр, – в наши печальные времена брат поднимает руку на брата, и он остерегается теперешнего правительства, пожалуй, не меньше, чем прежних гонителей.

– Неужели? – спросил изумленный Мортон. – Я об этом не знал. Я только что прибыл из-за границы.

– Я вам расскажу и об этом, – сказала слепая и стала напряженно прислушиваться; ее поза показывала, насколько способность познавать явления внешнего мира переместилась в ней из органов зрения в органы слуха: вместо того чтобы бросить вокруг себя опасливый взгляд, она опустила лицо и повела головой, стремясь убедиться, что вокруг нет ни малейшего шороха. – Я вам расскажу и об этом, – продолжала она. – Вы ведь знаете, как боролся он за возрождение ковенанта, сожженного рукой палача, поруганного и похороненного в черствых сердцах этого косного и глухого народа. И вот, когда он прибыл в Голландию, он не встретил там ни внимания и благодарности от сильных мира сего, ни дружбы и поддержки благочестивых, а он имел право рассчитывать на то и другое; принц

Оранский не удостоил его своих милостей, духовные лица

– общения. Нелегко было снести это тому, кто столько страдал и так много сделал, – может быть, даже больше, чем много, – но разве мне об этом судить? Он вернулся ко мне и потом в убежище, где нередко скрывался в трудные времена, особенно перед славным днем победы при

Драмклоге, и я никогда не забуду, как он пробирался туда каждую ночь в течение года, кроме того вечера после стрелкового состязания, когда молодой Милнвуд стал Капитаном Попки; но и тогда это я предупредила его.

– Вот как! – воскликнул Мортон. – Так, стало быть, это вы сидели в красном плаще у дороги и сказали ему, что на тропе – лев?

– Господи Боже! Кто же вы? – сказала старуха, прерывая в изумлении свой рассказ. – Но кто бы вы ни были, –

продолжала она спокойнее, – вы не знаете обо мне ничего дурного, разве только то, что я всегда готова была спасать как друга, так и врага.

– Я и не думаю вас обвинять, миссис Мак-Люр; моею целью было вам показать, что я достаточно хорошо осведомлен о делах этого человека и что вы можете, не опасаясь, доверить мне и все остальное. Рассказывайте, пожалуйста, дальше.

– В вашем голосе есть что-то властное, – сказала слепая,

– но он звучит все же приятно. Мне остается сказать немногое. Стюарты были свергнуты с трона, и теперь вместо них на нем сидят Вильгельм и Мария, но о ковенанте нет и помину, точно это мертвая буква. Они признали священников, что приняли индульгенцию, они признали эрастианскую Генеральную Ассамблею некогда чистой и торжествующей церкви Шотландии, и сделали это от всей души.

А наши честные поборники скрижалей закона считают, что это нисколько не лучше, а даже хуже, чем открытый произвол и вероотступничество во времена гонений, потому что от этого черствеют и притупляются души и алчущим вместо сладостного слова Господня дают пресные отруби.

И голодное, истощенное создание Божие, садясь в воскресное утро пред кафедрой, жаждет услышать то, что подвигнуло бы его на великое дело, а его пичкают праздной болтовней о нравственности, болтовней, которую насильно запихивают в его уши…

– Короче говоря, – сказал Мортон, желая пресечь эти страстные обличения, которые славная старуха, столь же ревностная в вопросах веры, сколько и в человеколюбивых делах, могла, вероятно, продолжать беспредельно, – короче говоря, вы не расположены примириться с новым правительством, и Берли одного мнения с вами?