Затем странных персонажей стало столько, что я перестал удивляться тому, откуда она их знает и как собирает. Преподаватель Йельского университета, художники и музыканты, трактористы, дауншиферы, байкеры, какие-то бабки из заброшенных сел, директор зоопарка…
Не удивился бы, если б она нашла в тибетских горах йети или откопала в Карелии потомка инопланетян. Не представлял, что могло объединить таких причудливых личностей в достаточно разных, разведенных во времени и пространстве, ситуациях. Затем нам понадобились километры хроники, иногда до сих пор нежелательной для всеобщего просмотра.
Слава Богу, Дезмонд Уитенберг не ограничивал нас в финансах.
Самым тяжелым стал период монтажа, когда я просто тупо смотрел в монитор, не имея права голоса и наверняка зная: так не делается!!!
Добрая доля отснятого пошла в корзину.
Резала она себя безбожно!
На просмотре нашего полнометражного документального фильма, который представил Энтони Хопкинс, мне казалось, что вся земля охвачена предчувствием конца света…
— Думаете, я согласился говорить с вами только из-за ваших денег? Стольник сейчас ничто. И зеленый в том числе. Ситуацию не спасет. Просто — не с кем поговорить. Понимаете? Ну и потом, здесь, между собой, мы до сих пор пытаемся избегать лишних разговоров. Все боятся. Раньше боялись. Боятся и сейчас. Или просто не хотят вспоминать. Сейчас многое люди не хотят вспоминать. Так проще. Проблем и без того хватает. Вот часто вспоминают о Куреневском потопе? Когда рвануло дамбу в шестьдесят первом?! У меня там товарищ армейский погиб, утонул в той грязи. Я к его матери ездил — поэтому-то и узнал. Потом информации практически не было. Ну и о Чернобыле вспоминают, когда дата наступает. А имена тех первых, кто погиб, можете назвать? Кто их помнит, кроме близких? Так и с нами. То же самое…
Какой был день, спрашиваете? Обычный был день. Жаркий. Начало лета. Кто-то уже в отпуск ушел. Повезло им. А мы вкалывали. Тогда нам как раз на треть повысили план, а зарплату снизили. Пойдешь в ма газин — ничего не купишь. Масло, мясо — роскошь. На прилавках лежит, а купить не за что. А жрать хочешь. За картошкой очередь за нимали с часу ночи! По столицам это время, кажется, оттепелью называли. А какая оттепель, если работяги с голоду пухнут?! Ложь это все была!
В газетах писали, что повышение цен — «по требованию трудящихся»! Мол, народ понимает и поддерживает. Ведь космическую промышленность развивать надо? Надо! Вооружаться хорошенько против американцев — надо? Конечно. Так затяните пояса, господа работяги, и пашите молча. А то, что дети ваши голодные по улицам бегают, так и вы так же бегали — послевоенное поколение. И ваше не сдохнет. Как-нибудь будет…
Ради светлого будущего мы все пахали.
Так вот. Первого числа так же было. Вкалываем. В кишечнике — бурчит. Когда подходит ко мне Петька, дружбан мой, говорит: «Бросай все — наши к заводоуправлению собираются идти… Там уже полтысячи народа стоит!..»
— Что, так просто взяли — и пошли? Как декабристы?