Пуговицы

Камера сфокусировалась на женщине с детьми, оператор успел вскрикнуть: «О, майн гот!» — и три фигурки в один миг исчезли в пене высоченной мощной волны, которая бросилась догонять (и догнала!) других…

Мигель нажал на паузу.

Изображение застыло.

Остановленная его рукой волна замерла.

— Это была она, Энни… — сказал Мигель, поглаживая экран в том месте, где минуту назад виднелись три фигурки. — Я ее сразу узнал, когда фильм показали. Теперь знаю, каким было их последнее мгновение…

Я видел, как Лиза сжала его запястье.

Наступила тишина.

— Выпьем, — сказал Дез. — Они были замечательные…

Мы молча выпили.

Мигель закрыл планшет и улыбнулся, очерчивая рукой пространство:

— Теперь она — везде…

Я бы никогда не подумал, глядя на этого полного энергии здоровяка, что за его статным фасадом кроется трагедия.

Собственно, такие же невысказанные трагедии кроются и за закрытыми створками у многих других.

Думаю — у всех. У каждого — свое…

Разве я сам не вспоминал постоянно тот никем не зафиксированный момент, когда выпроваживал Лику в последний поход?

Вероятно, и Елизавета думала о чем-то подобном.

Вероятно, нечто подобное мог вспомнить и Дезмонд Уитенберг.

То, о чем мы никогда не говорили.

— А каплун уже совсем остыл… — сказал Мигель.

Я был рад такому повороту, хотя каплун ни за что не полез бы мне в горло. Хотелось поделиться с этим потомком вымершего испанского племени чем-то сокровенным.

Возможно, в этом есть какое-то утешение — показать другому, что ты страдал не меньше него. Но я никогда не пользовался такими приемами.

Зато мне в голову полезли какие-то легкомысленные истории — целая лавина различных баек.

Представил себя зверем, отводящим стаю от пропасти. Точнее — подальше от цунами.

И рассказал историю пятилетней давности, когда мне пришлось выполнять заказ одного богатого аравийца: снимать фильм ко дню рождения новой украинской жены по имени Офелия…

…Конечно, имя было вымышленным.

Блондинку звали Тося Поскубенко.

Будучи требовательным, я не поленился съездить в Луганск, откуда была родом новая «миллионерша», и узнал, что в классе ее называли «Паскуденко».

Полные женщины, бывшие одноклассницы, говорили о ней с нескрываемой завистью, мол, нашла себе то, что искала, и теперь, тирла длинноногая, имеет все.

Вооруженный услышанным, я все же решил взяться за заказ.

В назначенное время аравиец повез меня за город в свое поместье.

Человеком он был достаточно дружелюбным. Доверчиво заглядывал в глаза, с акцентом, но на украинском языке рассказывал о трогательных прихотях жены, о ее неземной красоте и невероятных способностях. Офелия, благодаря ему, только начала карьеру модели, а к тому же освоила ландшафтный дизайн, немного поучилась на режиссерских курсах, обожала породистых лошадей, разводила китайских «золотых рыбок», рисовала картины, собирала антиквариат и была первой светской львицей всех более или менее известных тусовок.

Я готовился увидеть большую умницу Золушку из глубин промышленного города, которой выпала козырная карта в виде «принца» из Саудовской Аравии.

Тося- Офелия вышла на порог огромного дома, окруженного анфиладой белых колонн, как царица!

На ней были серебристые лосины и длинная футболка, расшитая стразами Сваровски. Под мышкой она держала лохматого песика с розовым бантиком на голове. «Продавщицы Троещинского рынка нервно курят у туалета», — мысленно улыбнулся я.

Простое лицо со скошенным подбородком и широкой переносицей было тщательно замаскировано ярким макияжем. Гелевые губы, искусственно сформированные «сердечком», неестественно выдувались за кончик носа. «Сергей Зверев нервно присоединяется к продавщицам Троещины», — раздался в моей голове второй комментарий.

Офелия повисла на руке своего принца, спряталась за его широкой спиной, игриво поглядывая в мою сторону. Принц пояснил, что ее будут «снимать в кино», и попросил выполнять все, что прикажет режиссер. То есть я.

За пять дней съемок Тося Паскуденко сильно заразила меня вирусом классовой ненависти, последствия которой я начал лелеять в себе как раздражитель для собственной совести.

Монтировал фильм дома.

Тогда мать еще была здорова и, после смерти отца, часто приходила ко мне. Она тихонько сидела за моей спиной и часами наблюдала эту довольно неинтересную и скучную работу. Я резал, кроил, перекраивал кадры.

Курил, чертыхался и несколько раз употребил те высказывания, которые не касались нежных материнских ушей.

…Офелия на ипподроме.

Вся в белом, с красным цветком в длинных, но испорченных многочисленными парикмахерскими процедурами волосах. Конь — белый. Сбруя тоже белая, инкрустированная жемчугом. Лезет на лошадь, выпятив зад, который услужливо подпирает молодой тренер.

«У меня восемь лошадей, — комментирует Офелия, — и все из разных стран мира».

…Вот она в шелковом халате, расшитом китайскими драконами, с тем же псом в руке, показывает интерьер зала.