Пуговицы

Женечка с гордостью продемонстрировал, как с помощью скотча отдирать прилепленную к стульям и партам жвачку, каким составом отмывать надписи и рисунки, чтобы не испортить поверхности, как открывать окна и где брать лейки. Все это он делал очень долго, тщательно и с чувством. Будто не пыль на шкафу вытирал, а проводил полостную операцию, от которой зависела жизнь пациента. В коридоре мы просто так простояли около пяти минут – слушали «сердце школы». Женечка сказал, что если приложить ухо к стене, то отчетливо слышно, как оно бьется. Я тоже приложила ухо к стене и услышала сердцебиение, прекрасно осознавая, что это звук моего собственного сердца. И все же ему, как и прежде, удалось втянуть меня в его метафизический мир, где трещина на кафельной плитке в туалете грозила привести к дестрою, а черная полоса от обуви на полу была меткой, оставленной проникшими в школу под видом детей сущностями. Смятая записка в корзине для бумаг являлась посланием, а обрывок шнурка в физкультурном зале – энергетическим сбоем.

В зале нужно было быть особенно внимательной, тщательно проверять, чтобы к полу ничего не приклеилось и не размазалось жирных пятен. Мыть зал требовалось с самого утра до начала первого урока, чтобы он успел высохнуть, поэтому именно с него начиналась утренняя уборка, и он отнимал не меньше времени, чем вся остальная школа. Новый физрук, готовящийся к началу занятий секции по волейболу, нашему появлению очень обрадовался и, не переставая жаловаться на то, что в последние две недели ему приходится мыть зал по вечерам самому, ткнул меня носом в самые грязные места и углы. Но, заметив на моем лице плохо скрываемый испуг, заверил, что инвентарь будет протирать сам. После осмотра зала мой трудовой пыл заметно поугас. Похоже, я ввязалась в то, с чем могла и не справиться. Но деньги за месяц я уже получила, так что пути назад не было.

– Надежда Эдуардовна всегда убирала в зале сама, – с осуждением сказал Женечка, стоило нам попрощаться с физруком. – А этот ленивый.

– Тебе она нравилась? – Впервые за последние месяцы я услышала про Надю что-то хорошее.

– В каком смысле? – насторожился он.

Мне показалось или на его щеках вспыхнул румянец?

– В любом. Как женщина, например. Надя же была красивая…

– Сущности всегда находят для себя красивое тело. – Его губы плотно сжались.

– Только не говори, пожалуйста, что Надя – сущность. Я и так не знаю уже, что про нее думать.

– Надежда Эдуардовна всегда убирала в зале сама, но не потому, что ей нравился порядок. Она хотела, чтобы ей никто не мешал делать по-своему, пробуждать и притягивать дестрой.

– Она тебя чем-то обидела?

– Она считала, что я глупый, грубо разговаривала и обзывалась.

– Как?

– Этого я не скажу. Но… – Он наклонился ко мне и зашептал таинственным голосом: – Она чувствовала, что я Хранитель, вот и злилась. У нас было противостояние. Пойдем лучше на улицу. Здесь не нужно об этом говорить.

– Боишься, что Надин призрак тебя услышит и будет мстить? – рассмеялась я, но Женечка с серьезным спокойствием покачал головой:

– Призраков не существует. Люди дают непонятному понятные для себя объяснения. Так уж они устроены. Многие. Во всяком случае, те, которые не знают ничего о сущностях.

Мы вышли на лестницу. В большие окна светило нечто, похожее на солнце.

– Типа сущности не умирают?

– Умирают, конечно, но их нефизическая часть намного больше и важнее, чем телесная, поэтому она может еще долго сохраняться и после их смерти. Не навсегда, но какое-то время. Так же как у обычных людей тела. В нашем материальном мире физическое тело обладает значимостью восемьдесят процентов, а энергетика и душа – оставшиеся двадцать. Приблизительно, конечно. А у сущностей наоборот. При определенных обстоятельствах они даже могут перебраться в другое тело. Так порой меняется состояние нашей души на протяжении всей жизни.

Этим своим высказыванием Женечке удалось обеспечить мою глубокую задумчивость до тех пор, пока мы не вышли из школы и не остановились возле калитки. Дальше наши пути расходились.

– Ты что-то хотел рассказать про Надю, – напомнила я.

В его глазах читались сосредоточенность и чистота.

– Избавиться от меня было частью плана. Надежду Эдуардовну нарочно подослали. Школа – самое сладкое для них место. Дети беззащитны, доверчивы и восприимчивы. Они эмоциональны и нестабильны. Проще только со стариками. Она смогла вызвать дестрой, и ты видишь, к чему это привело? Теперь я бессилен.

– Не переживай. Я буду хорошо убирать. Обещаю! – Я похлопала Женечку по плечу. – Мне-то ты веришь?

– Тебе я верю, но с тех пор как зеркало разбилось, в тебе тоже больше нет целостности. Ты не можешь оставаться прежней. Внутри тебя теперь сплошные трещины. Каждая твоя часть живет в своем осколке и не видит остальные.

Пускай к реальности Женечкины разговоры имели лишь отдаленное отношение, но порой он мог ухватить самую суть. Точнее я и сама не сказала бы.

– Ты прав. Я плохой Хранитель. Во мне нет никакого порядка. Во мне поселился дестрой. Мне просто нужны деньги, и я немного поубираюсь, пока ты не сможешь вернуться обратно.