Справедливости ради следует отметить, что частенько и правительственные силы не спешили с захоронением трупов казненных бунтовщиков. Например, лишь весной 1775 года в Саратове было разрешено снять с виселиц и колес тела казненных и закопать «во отдаленных от города местах в глубокий ямы», ибо трупы начали разлагаться. В Сибири виселицы и колеса убрали только в июне. В прежние времена останки казненных еще дольше могли оставаться для всеобщего обозрения. Например, разрубленное тело Степана Разина, казненного 6 июня 1671 года, оставалось на кольях на Болотной площади по крайней мере до весны 1676-го. Понятно, что трупы повстанцев власти в наказание оставляли без христианского погребения, а выставляли на всеобщее обозрение в назидание живым. (Интересно, что один из донских казаков, за участие в пугачевщине приговоренный войсковой администрацией к повешению, должен был висеть до тех пор, «пока оборвется».) Можно предположить, что с этими же целями не хоронили своих врагов и восставшие[406].
Скорее всего, непогребенных вражеских тел в лагере «Петра Федоровича» было немало, поскольку о многочисленных убийствах рассказывали не только люди, находившиеся вне пугачевского войска, но и очевидцы этих убийств, в том числе и сами повстанцы. Согласно их рассказам в пугачевском стане царили доносительство и террор, когда, например, было достаточно малейшего подозрения, что человек не считает самозванца настоящим царем, чтобы лишить его жизни[407]. Но можно ли хотя бы приблизительно подсчитать количество жертв бунтовщиков за время восстания?
Сохранилась «ведомость», в которой перечисляется, «сколько всяких званий злодеями… умерщвлено». Ведомость эта была отправлена последним главнокомандующим антипу-гачевскими войсками графом П. И. Паниным вместе с письмом Екатерине II 25 января 1775 года. Согласно этому документу от рук бунтовщиков погибли 2846 (в ведомости указан ошибочный результат подсчетов — 2791) человек, причем более половины убитых (1572) составляли дворяне, «их жены и дети», в том числе 64 младенца. После дворян шли священно-и церковнослужители, а также их жены (237). Остальные жертвы — это унтер-офицеры и прочие нижние чины, разночинцы и канцелярские служители с женами и детьми[408].
Некоторые ученые полагают, что вышеприведенные сведения являются неполными. Например, британская исследовательница И. Мадариага считает, что «эти данные не учитывают дворовых, крестьян и горожан, павших жертвой шаек мятежников». Справедливость данной точки зрения подтверждает и сама ведомость. В конце документа читаем: «…до отправления сего не подоспели еще требованныя о сем же ведомости из 14-ти городовых канцелярий отдаленных». По всей видимости, речь в документе идет только о погибших мирных жителях и пленных офицерах и солдатах. Что же касается военных потерь правительственных войск, то они в литературе оцениваются примерно в шесть сотен убитых и тысячу раненых. Из этой же ведомости видно, что самым популярным способом истребления у бунтовщиков было повешение. Об остальных жертвах говорится, что они были перебиты, изрублены, утоплены, застрелены или заколоты, а о некоторых сказано: «Страдальческими смертьми замучены»[409].
Источники, однако, сохранили не только сухое перечисление жертв, но и довольно подробные рассказы о казнях. Вот, например, следственные показания казака-повстанца Ивана Ефремова, участвовавшего в подготовке экзекуции в Яицком городке в январе 1774 года. Ему было приказано соорудить виселицу напротив дома казачьего старшины Мартемьяна Бородина (хозяин, напомним, в то время находился в Оренбурге), что он и сделал вместе с бывшим бородинским работником Петром Шевяковым.
В день казни, когда народ собрался «для зрелища», привели «более десяти человек послушных казаков», приговоренных к смерти. После появления Пугачева, Толкачева и Овчинникова казаки Никифор Зоркий и Петр Быченин приступили к исполнению приговора. Повесив «послушных», они вывели Якова, дворового человека Мартемьяна Бородина. По словам Ефремова, дворовый, отправленный хозяином по какому-то делу из Оренбурга в Яицкий городок, был пойман на дороге. Пугачев приказал «пятерить» Якова — разрубить его на пять частей. По словам Ивана Ефремова, Зоркий и Быченин положили приговоренного «наземь на приуготовленную плаху и держали его — один за голову, а другой за ноги; топором же сечь было некому. Тогда Пугачев и Овчинников, оборотясь назад прямо на него, Ефремова (где он тогда зрителем же был), приказывали ему пятерить и рубить, почему он, Ефремов, не смея отговоритца против самозванцова приказа, не говоря ни слова, пошел и рубил того человека на части: сперва отрубил руки и ноги, а потом голову». Ефремов не хотел быть палачом, поэтому отправил мать и друга к Овчинникову с просьбой освободить его от «сей должности». «Для почести» ходатаи принесли несколько пряников.
— Подите, — сказал атаман, — теперь не до вас, а придите завтра.
Наутро они вновь явились к Овчинникову, но теперь уже принесли «в подарок» не пряники, а «денег два рубли».