Читаем Публичное одиночество полностью

Я пошел к проводнику. Он был мертвецки пьян. По пути обнаружил в одном купе четверых кавказцев, среди которых был и мой ночной гость. Он постарался закрыться газетой.

Я понял, что не прощу себе, если это проглочу здесь, у себя дома… И хотя капли холодного пота стекали по позвонкам, я подошел к нему и спросил: что ты делал у меня ночью?

Он стал клясться мамой… А я сказал: мама тебя не узнает, если не вернешь все, что взял. Я был один, но, видимо, энергия сказанного была достаточно сильна…

Я вышел, ко мне подошел его «коллега» и спросил: сколько взяли? Я ответил: триста пятьдесят долларов. Увидел удивление в его глазах, которое он не мог высказать вслух – можно, наверное, было и большую сумму назвать.

Он принес мне деньги другими купюрами, старыми, и сказал: это не твои, но мне нельзя залетать – я только что из лагеря и так далее…

Самый тяжелый момент – когда поезд подходил, проснулись остальные, и неизвестно было, как они отреагируют. Но я стоял в открытом купе и деньги со стола не убирал… (I, 65)

Нью-Йорк

(1989)

Совсем недавно в Нью-Йорке со мной произошел очень трогательный эпизод.

В гостинице, где я жил, ко мне однажды подошел лифтер и спросил, действительно ли я тот самый Михалков, который снимал «Рабу любви», и взял у меня автограф.

Представляете, простой служащий в далекой Америке помнит картину 1973 года!

Я был растроган до глубины души. И молю Бога, чтобы он и впредь не лишал меня этого ощущения: благодарности и неожиданности. (I, 28)

Париж

(1998)

Представьте: Париж, день финала чемпионата мира по футболу…

Встречаются команды Франции и Бразилии. С утра на студии, где я работаю над «Цирюльником», почти никого. Только висят плакаты, приглашающие всех желающих на пикник – смотреть игру в шумной компании и на большом экране. Плакатики сделаны на ксероксе, и футболист на них – черно-белый.

А теперь вообразите: вместе с моим первым ассистентом Володей Красинским я потратил два часа на то, чтобы аккуратно и незаметно снять объявления по всей студии, потом каждое аккуратно раскрасить в цвета бразильской сборной и повесить обратно. В тот момент я чувствовал себя Штирлицем, никак не меньше.

Полный атас!

Взрослый человек, вроде бы не бездельник, занимается хрен знает чем только ради того, чтобы увидеть вытянувшиеся лица и отвисшие челюсти французов, которые соберутся поболеть за своих и наткнутся на пробра-зильские объявления. Самое интересное, что я финальной сцены розыгрыша даже не застал, поскольку уехал в Сен-Дени – смотреть игру на стадионе…

Вернувшись с футбола, я первым делом стал расспрашивать Володю: ну как наши афишки, сработали? Когда узнал, что эффект превзошел все ожидания, был счастлив… (I, 75)

СМЕРТНАЯ КАЗНЬ

(2011)

Я убежден, что, если мы хотим собрать, сконцентрировать наше общество, нам нужно вводить смертную казнь. Не для того, чтобы убивать, а для того чтобы создать преграду тем, кого еще можно остановить…

Толстой говорил: «Бытие тогда и есть бытие, когда ему грозит небытие». Только по этой формуле ты начинаешь ценить то, что имеешь. И страх перед потерей жизни может кого-то остановить от преступления. (I, 155)

(2011)

Интервьюер:Сейчас скажут: «Православный христианин Михалков призывает вернуть смертную казнь».

Вы меня извините, я же призываю вернуть не для того, чтобы убить, а для того, чтобы остановить того, кто может еще остановиться, зная, что его ждет. Разговор идет о превентивном, а не о том, что «давайте будем расстреливать каждого второго».

Не об этом разговор.

Чисто психологически. Давайте по примеру русской литературы. Вы идете на убийство одного, пяти, пятнадцати – не важно, так сказать. А что вас ждет? Максимум – пожизненное заключение. Но это жизнь, это пожизненное. Вы можете видеть солнце через окошко своей камеры, вы можете читать газету, вы можете мечтать, вы можете вспоминать своих родителей, родных, вы можете жить, вы живете… А дальше у вас всегда есть надежда: или ишак сдохнет, или падишах помрет. Бог его знает, а может, еще как-то…

А когда для русского человека есть такая перспектива, что оно все-таки как-нибудь, может авось пройдет, то у него нет никакого сдерживающего центра. А вот когда ему скажут: «Брат, сделаешь это – тебя тоже на свете не будет». Он подумает: «Стоп, секунду…» И притормозит…

Стоп-кран?

Да, стоп-кран. (VI, 10)

(2012)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии