Птицелов

Или это последний козырь в рукаве, закрепляющий и без того близкую победу?

— Умерла, — проговорил Лукас наконец. — Мать твою, и ты молчал?

Дерек моргнул.

— Я не думал, что это важно для тебя, — недоумённо сказал он. Лукас механически улыбнулся.

— Важно? Меня арестовали за связь с ней, а сама она не прожила под арестом и суток, так как это может быть для меня не важно?

Вот так. Да. Так, пусть думает, что дело только в этом. Если я ещё способен хоть кого-нибудь хоть в чём-нибудь убедить…

— Её смерть была случайной. Палач попался неопытный, она почти сразу умерла на дыбе. Очень неудобно для нас, по правде говоря. Она была сердцем заговора, по крайней мере в среде исполнителей. И, возможно, только она одна могла бы точно указать на того, чей приказ выполняла.

Лукас слушал, зная, что ни один мускул на его лице не дрогнет, даже если Дерек начнёт тем же скучным голосом живописать, как именно умирала Селест, и что она кричала, когда рвались её жилы, и в какой именно миг у неё остановилось сердце. Неумелый палач… как же. Видал я, какие у вас палачи… Ты убил её, Дерек. Ты подложил её под меня, научил, как стать для меня важной, а потом использовал в своих дворцовых интрижках и убил, когда она подставила заговор под угрозу. Это вы, патрицианцы, убили короля и сразу за ним — главного свидетеля. Теперь Лукас в этом не сомневался. Убрать Артена и подставить разом королеву и графа Алектио, стравить их, бывших союзников (да уж, Дерек, ты всегда умел развязывать войны), получить легитимный предлог короновать сына Артеньи… уж и не знаю, зачем вам это нужно, но что касается меня, ты попал в самую точку. Потому что если ты использовал Селест, а всё говорит именно об этом, то это означает, что я всё-таки был прав и что она просто удерживала меня в Таймене до смерти короля. Иначе я давно уже уехал бы за Марвином. Потому что он честен, он глуп, он естественен и чист и так же прекрасен в своей чистоте, как ты, Дерек, омерзителен, вместе с твоим сраным магистратом и твоей белобрысой шлюхой, на моих чувствах к которой ты сейчас пытаешься сыграть.

Вот только в одном ты просчитался, мой друг: не было никаких чувств. Было нежелание верить в подозрения, которые ты только что сам подтвердил.

Лукас встал, чувствуя, как огромная тяжесть свалилась с плеч.

— К сожалению, Дерек, я больше ничего не могу тебе сказать про Локрида, — сказал он. Дерек приподнял брови, потом огорчённо вздохнул и пожал плечами.

— Что ж, жаль.

— Я еду сейчас же, — сказал Лукас. — Ты сможешь сделать так, чтобы меня выпустили из города?

— Могу, но… Ты бы поспал хоть немного. Вид у тебя, честно говоря, неважный.

— Очаровывать Мессеру я буду не мужской привлекательностью, — криво улыбнулся Лукас. — Сколько ехать до Нордема?

— Дней десять до Уоттерино, а дальше — как повезёт с погодой и проводниками. Я дам тебе карту, там отмечен кратчайший путь. Ты должен вернуться за месяц, Лукас. Дольше вряд ли можно будет распускать байки о болезни короля.

— Я вернусь за месяц, — с лёгким сердцем согласился Лукас, прекрасно зная, что будет действовать так, как сочтёт нужным. А в данный момент нужным и правильным было только одно: привезти Артенью, герцогиню Пальмеронскую, в столицу живой и преисполненной любви к магистрату. Это самое малое, что мог сделать Лукас, чтобы смыть свой двойной позор. Да, двойной: теперь к его фиаско в Королевской Башне добавилась Селест. Хорошенькая шлюшка Селест, заставившая его поверить в то, что ей просто нравится пить с ним кофе по утрам в тёплых простынях… просто нравится, так, как это нравилось ему.

Он вдруг почувствовал себя старым. И слабым. И, главное, романтичным дураком куда как похлеще Марвина.

«Учись на моих ошибках, сынок», — подумал Лукас и решил про себя, что выяснит это как можно скорее.

Он хотел ещё спросить Дерека про Илье, но, подумав, не стал. Мальчик либо жив, либо мёртв, а от Лукаса здесь ничего не зависит. Даже если Дерек притворяется, будто идёт на уступки, на деле он всё равно поступает так, как выгодно ему одному. И в этом между ним и Лукасом не было никакой разницы.

Ворота были открыты. Марвин ступил во двор хутора, держа ладонь на рукояти меча, и огляделся, пытаясь понять, что же здесь произошло. У ворот были привязаны кони — Марвин насчитал шестерых. Они вели себя спокойно, и только тогда Марвин понял, что собака больше не лает. А в следующее мгновение почувствовал запах крови и увидел тёмную лужу, растёкшуюся возле конуры.

В доме было темно, только из распахнутых настежь дверей лился свет и доносились женские крики. Теперь Марвин уже не был уверен, Рысь ли это, больше того, даже не мог сказать, почему решил, что и раньше кричала непременно она, но поздно было отступать. Он неслышно пошёл вперёд, у самых ступенек остановился, стараясь не выдать своего присутствия, и увидел на пороге тело, в котором узнал одного из бородатых сыновей хозяина хутора. Парень повалился навзничь и таращился в чёрное небо остановившимися глазами. Возле его руки валялся топор. Лезвие было чистым.

Тихо поднявшись на крыльцо, Марвин заглянул в дом.