Птицелов

— Многих. Вот только толку от них маловато. Все следы ведут к королеве, но именно это меня и настораживает.

— Ольвен? Так это её рук дело?

— Её величество снова беременна. И, как ты понимаешь, снова не от своего супруга. Наши осведомители, близкие к королеве, доносили о том, будто она болтала, что ей-де надоело рожать тайком, и что на этот раз у неё будет сын, и она увидит его на троне, чего бы ей это не стоило. И судя по всему, Артену было известно о её беременности. Есть свидетели их ссоры. Они были наедине, но король кричал так, что слышно было на весь этаж. Грозился запереть королеву в монастырь. О причинах ссоры ни он, ни она не распространялись.

— Ясно, — кивнул Лукас, пытаясь понять, зачем Дерек посвящает его в такие подробности. — Стало быть, мотивы у неё были.

— Не просто мотивы. Насущная необходимость. Она не могла ждать, пока Артен объявит её прелюбодейкой, а её ребёнка — бастардом. Ей нужно было по меньшей мере вывести короля из игры. Возможно, покалечить, а затем тихо и осторожно отравить во время лечения. Если бы произошло так, смерть Артена не вызвала бы особых подозрений. Но сейчас это выглядит именно как убийство, причём просчитанное и невероятно дерзкое. Хотя, скорее всего, убийцам просто повезло… точнее, напротив, очень не повезло.

— Совет баронов знает?

— Никто не знает. Это случилось вчера утром. Верховный магистр принял решение не оповещать ни народ, ни Советы о смерти короля, пока мы не сможем с уверенностью назвать наследника, иначе мы дождёмся повторения Стодневного Хаоса.

— Алектио? — предположил Лукас.

— Нет. Он всего лишь кузен короля, причём по материнской линии. Если признать его претендентом, то в очереди он не первый.

— А кто первый? Возможный сын Ольвен?

— Ни в коем случае. Даже если у неё родится мальчик, магистрат никогда не позволит ему сесть на трон. Мы-то знаем, что в нём нет крови Артенитов. А иных причин сохранять за Ольвен трон, особенно после случившегося, у нас нет.

— Кто же тогда?

— Сын Артеньи, конечно.

Лукас посмотрел на него с удивлением.

— У герцогини есть сын?

— Сейчас она на седьмом месяце беременности. Судя по косвенным признакам, ждёт мальчика. Он сядет на трон, но сама Артенья будет либо казнена, либо сослана в монастырь. Нет никакой возможности сделать её регентом при сыне, потому что она подняла мятеж против своего брата, законного властителя Хандл-Тера и ставленника Единого на этой земле. Такие грехи не смываются. Ни один из Советов никогда не примет такую королеву. Не говоря уж о том, насколько это подорвёт авторитет ордена.

— Вы высоко нацелились, да, Дерек? — негромко спросил Лукас. Он не ждал правдивого ответа на этот вопрос, да и вовсе никакого ответа не ждал. Но он знал, что Дерек поймёт его, и этого было довольно. В конце концов, именно эта возможность с полуслова понимать мысли и цели друг друга создавала между ними связь, которая не прервалась даже с прекращением дружбы.

Дерек промолчал, и Лукас подумал: знать бы, во что превратится орден патрицианцев через десяток лет… хотя, впрочем, наверное, не знать этого — спокойнее.

— Ну и как на всё это смотрит Алектио? — как ни в чём не бывало поинтересовался Лукас, так, будто не было его вопроса и молчания Дерека в ответ.

Тот охотно согласился возобновить игру:

— Именно это мы сейчас и пытаемся выяснить. Вполне вероятно, что это он, а не Ольвен стоит за смертью короля. Возможно, угроза для жизни Артеньи стала слишком серьёзной, и он решил ускорить события, хотя это для него и нехарактерно… Но он не знает, что герцогиня ждёт ребёнка. Наследника.

— Если бы знал, убил бы её первой, — закончил за него Лукас.

— Именно. И теперь убьёт непременно — у него пропали все причины не делать этого. В случае смерти герцогини Алектио останется единственным живым Артенитом, наиболее близким к трону. Но поскольку король убит так…

— Топорно, — подсказал Лукас. Дерек скривился.

— Это я и хотел сказать. Алектио куда как выгоднее не убивать Мессеру, а добиться её публичного отречения. Две смерти королевских особ подряд, ещё и подозрительно выглядящие, могут вызвать в Общинах бунт. А мы сейчас к нему не готовы — после осенней кампании казармы, да и казна, полупусты…

— Никак не могу понять, на чьей ты стороне.

— Я на стороне ордена, Лукас. Разве это не очевидно?

Лукас коротко улыбнулся.

— Хорошо. Но тогда на чьей стороне орден? Помнится, прежде вы поддерживали графа…

— До тех пор, пока он не стал вести себя как последний дурак. Я говорил, что Хандл-Теру сейчас не нужен железный кулак, но и обмякшая от золотушницы клешня ему тоже без надобности.

Лукас предпочёл оставить это замечание без комментария, но про себя подумал, что смещение короля-импотента ради короля-наркомана — и впрямь спорное решение.