Псы Вавилона

— А мне, не буду скрывать, неинтересно, — отозвался дядя Костя. — Все эти дела минувших лет, преданья старины глубокой попросту скучны. Вы уж извините за бестактность, но меня, как хозяина стола, угнетает то обстоятельство, что сохнет сыр, между прочим, голландский, заветривается замечательное сало, а главное, не уменьшается уровень коньяка в бутылке. Вот вы в процессе повествования довольно лихо замахнули рюмаху...

— Прошу прощения, увлекся, разгорячился...

— Незачем извиняться, все было сделано правильно и своевременно. Так давайте же повторим, только синхронно и не впопыхах. А потом закусим. Длительные задушевные беседы хороши на сытый желудок.

После трапезы, сопровождавшейся умеренными возлияниями, разговор сам собой вернулся в прежнее русло.

— Допустим, в наших краях действительно завелся вампир, — несколько иронически начал дядя Костя, — но одного понять не могу: почему именно здесь, в Соцгороде, а не на какой-нибудь более подходящей для этого периферии? Ведь, согласитесь, дорогой Николай Николаевич, от Трансильвании мы находимся довольно далеко. И климат у нас не особенно располагает, и нравы здешние далеки от идеала.

— Ошибаетесь, Константин Георгиевич, — мягко ответствовал Всесвятский. — Вот как раз условия для него вполне благоприятны, даже будто специально созданы.

— То есть?

— Да как же. Церквей здесь нет. Окрестная земля не освящена. Народ попадается самый разный.

— Вы хотите сказать: вся эта религиозная мура, тот самый опиум для народа, отпугивает нечисть?

— Несомненно.

— А я думал, вы — ученый-практик, а отнюдь не оккультист. Рассказы ваши поколебали меня в этом убеждении. А мистические байки и вовсе настраивают меня скептически. Вы еще скажете, что вампир боится креста и молитвы во имя господа

— Инфернальные силы, несомненно, сторонятся истинной веры, на какой бы религии она ни базировалась. Заметьте, в любой религии, будь то христианство, ислам, иудаизм, присутствуют силы зла, которые постоянно вмешиваются в человеческую жизнь. Только вера может охранить от дьявола и многочисленных его проявлений и воплощений.

— Нет никакого дьявола. Самый страшный зверь — человек! — заявил дядя Костя.

— Так-то оно так, но что побуждает человека творить зло? — вмешался Фужеров.

— Если что и побуждает, — отозвался дядя Костя, — то только отсутствие морали и совести.

— То есть души?

— При чем тут душа?! Нет в человеке понятия о морали. Не воспитали! Вот он и вытворяет...

— А большевики?

— Их-то с какой стати вспомнили?

— Да как же! Большинство из них — люди образованные. Гимназии кончали, университеты...

— Ну и что? При чем тут гимназия?! Или вы хотите сказать, что преподавание закона божьего автоматически делает человека духовнее, нравственнее? И я учил Закон Божий, но ничего, кроме скуки, у меня он не вызывал. Личность формирует бытие, а не древние, пусть даже высокохудожественные, легенды.

— Но позвольте!..

— Погодите, товарищи, — попытался успокоить спорящих Всесвятский.

— Почему вы нас то господами, то товарищами величаете?! — накинулся на него дядя Костя.

— Да потому, что вы, уж не обижайтесь, точная копия тех типов, о которых пишет в своих фельетонах в «Правде» Михаил Кольцов, — засмеялся Всесвятский. — Одной ногой стоите в прошлом, другой — в настоящем. Как говорит старушка в кольцовском фельетоне: «На Москве церковных куполов-главок было сорок сороков. Теперь столько же контор, учреждений, главков. Кланялись главкам, поклонимся и главкам». Ваши споры — яркая тому иллюстрация. Удивительно, но идеология разъедает ваши воззрения, как ржа железо.

— Ошибаетесь, Николай Николаевич, — с обидой произнес Фужеров. — Вот, может быть, господин Рысаков дал слабину, а я как не принимал большевиков, так и не принимаю.

— Но ведь я не утверждаю, что вы вдруг полюбили советскую власть. Однако таких, как вы, очень много. Мало ли что не любите. Однако живете по ее законам, мыслите ее категориями, а ваш критицизм этот факт только подтверждает.

— А вы сами, милейший Николай Николаевич, как относитесь к существующему строю? — ехидно поинтересовался дядя Костя.

— Я ждал этого вопроса. Отвечаю: вполне лояльно.

— Как! — воскликнул Фужеров. — Неужели деяния большевиков оставляют вас равнодушным? Или, может быть, они вам симпатичны?