Псевдоним «Эльза»

Узкая полоска зеркала, вставленного в створку шкафа, тускло отражала её бледное худое лицо. Светлые волосы гладко зачесаны и собраны в узел на затылке. На худых плечах, как на вешалке, болтается простое коричневое пальто со скромной вышивкой по подолу, очевидно, что оно ей великовато. «Ирма Такконен, хозяйка этой вещи, любила покушать и на здоровье не жаловалась, – подумала Екатерина Алексеевна с мрачной иронией. – Но теперь ей уже всё равно».

Перед глазами возникло белое, как лист бумаги, лицо мёртвой женщины, глаза широко раскрыты, в них застыл ужас. Она лежит на спине, в луже собственной крови, рядом – маленькая белая собачка, шпиц, тоже мёртвая. Женщина в нарядном синем платье, изящные ботинки на каблуках. Пальто и сумочка валяются на брусчатке рядом. Видимо, женщина несла их в руках и выронила, когда её поразил осколок. «Выбежала из дома по воздушной тревоге, даже не оделась толком, – подумала Екатерина Алексеевна, – только собачку взяла с собой, да самые нужные документы в сумочке. Дом-то стоит целёхонький, а они обе мёртвые. Бомба угодила в здание напротив трамвайной остановки, мощная бомба, осколки далеко разлетелись. Так и прервалась жизнь Ирмы Такконен и её собачки. Наш советский летчик наверняка получит Звезду Героя за то, что прервал их жизни. Но он не виноват – ему так приказал товарищ Сталин, – всё с той же горькой иронией рассуждала Екатерина Алексеевна, разглядывая себя в тусклое зеркало. – И мне товарищ Сталин приказал наплевать на жизнь княгини Ливен, собственно, тоже прервать её жизнь, и за это меня наверняка ждало бы поощрение. Точнее, товарищ Сталин бы приказал обязательно, если бы Лаврентий ему доложил. Но Лаврентий не доложил, конечно, ждёт, чем всё закончится, а я воспользовалась этим. Поэтому жизнь княгини Ливен ещё, возможно, продлится. А вот советский летчик оказался куда более исполнительным, и Ирме Такконен не повезло, она мертва».

Екатерина Алексеевна повернулась, рассматривая себя сбоку. «Хорошо, что ещё не с мёртвой сняла, – подумала она. – Рядом лежало пальто, и совсем не запачкалось. И сумочка с документами. Как по заказу. Какой-то советский сокол для меня постарался. Документами можно воспользоваться, в военной суматохе не скоро ещё выяснится, что Ирмы Такконен нет в живых, во всяком случае, это не сразу будет зафиксировано. А так, конечно, её опознают соседи».

Катя отошла от зеркала, подошла к покрытому синей тканью столу перед круглым окошком, задернутым кружевной занавеской. Взяла в руки сумочку Ирмы Такконен, раскрыла её. Внутри нехитрый женский набор – расческа, зеркальце, духи, пудреница, маникюрные ножницы и пилочка для ногтей. Ирма Такконен явно не принадлежала к рабочему классу, во всяком случае, на работу каждый день не ходила, у неё было время ухаживать за руками и пудрить нос. Впрочем, никакой классовой враждебности к Ирме Такконен, а также упоительного восторга по поводу того, что её настигла «карающая длань пролетариата», как выразились бы советские пропагандисты, Катя не испытывала. «Мне ли радоваться? – подумала она. – Разве меня она не настигла в 1917 году? И ничего хорошего я от этого пролетариата не увидела. Вот, ваше сиятельство княгиня Белозёрская, – она повернулась, снова взглянув на себя в зеркало, – всё на вас чужое. Платье и ботинки вашей бывшей подруги, княжны Марии Шаховской, взяли без спроса в её усадьбе, – она мрачно усмехнулась. – Пальто и сумочка – некой Ирмы Такконен, погибшей под бомбежкой. Только шляпка ваша собственная, да и то вуаль пришлось оторвать. Вы же собираетесь изображать из себя простушку».