Прыжок в длину

Выйдя из туалета, Ведерников увидел метрах в десяти притаившуюся Лиду, мерцавшую всем своим стеклярусом за темным постаментом с неясным, похожим на белого попугая гипсовым бюстом. Как только Ван-Ваныч и следом Ведерников двинулись к лестнице, сзади послышалось осторожное царапанье и цоканье Лидиных острых каблуков. На площадке между скудно освещенными пролетами обнаружилась возня, состоявшая из двух плотных, известкой и какой-то маслянистой гадостью испачканных спин, двух мокрых затылков и четырех грубых ног, норовивших подсечь и пнуть; под ногами прыгали, будто вихлястый кузнечик, чьи-то ослепшие очки. Третий участник конфликта слабо шевелился в углу, один глаз его заплыл и напоминал сливу, с нижней разбитой губы свисала густая красная слюна, и, судя по неуверенным тычкам указательного в голую переносицу, очки принадлежали ему. «Немедленно прекратить! – взвизгнул Ван-Ваныч, шаркнув маленькой ногой в легком, словно бумажном башмачке. – Вызываю полицию!» В ответ на это двое драчунов, не расцепляясь, тряся чубами, скатились по ступеням на первый этаж, а третий неуверенно пополз, похлопывая ладонью по замызганному кафелю. «Все трое пьяны в дугу, – констатировал Ван-Ваныч, не оборачиваясь к Ведерникову. – Это Карамов, Воробьев и Завьялов, нормальные ребята, середнячки, класса до пятого дрались, потом успокоились. У Завьялова разряд по шахматам», – с горечью добавил Ван-Ваныч, поглаживая себя дрожащей рукой по остаткам волос.

Во втором этаже шум праздника слышался точно гул метро. Здесь стояла своя, отдельная тишина, ритм окон по левую руку соответствовал ритму классных дверей по правую. Ван-Ваныч подергал несколько дверных ручек, убедился, что заперто, и, пожимая плечиками, понесся дальше. Ведерников уже почти не поспевал. Тесные лаковые туфли морщились на каждом шагу, строили ужасные гримасы, виртуальные ступни были, будто жабы, покрыты натертыми волдырями, боль от них с каждым ударом крови отдавала в затылок. Снова была лестница, живо напомнившая своими неровными зубцами какой-то фрагмент из адской постройки изверга-протезиста; Лида, пришаркивая и шурша, кралась в некотором отдалении, ее глаза блестели в полумраке, точно у кошки.

И тут Ван-Ванычу повезло. Только он вступил на третий этаж, как прямо к нему в педагогические объятия вырулили два пригожих молодца, тащившие спортивную сумку, в которой скрипело стекло. «Ну, и где тут у вас магазин?» – вкрадчиво поинтересовался Ван-Ваныч, вгоняя молодцов в оторопь. «Да что, Иван Иванович, о чем вы?» – заулыбался тот, что повыше, и улыбка вышла настолько фальшивой, что даже зубы его, блеснувшие ровной полоской в призрачном свете ближнего окна, показались вставными. «Откройте сумку», – потребовал Ван-Ваныч, преграждая двоим путь к лестнице. Молодцы переглянулись, и тот, что поменьше, потянув времени сколько возможно, с треском раздернул натянутую молнию. Показались тесные бутылочные горлышки, обжатые фольгой.

«Так-так-так, а не включить ли нам свет», – радостно предложил Ван-Ваныч. Отбежав на лестничную клетку, он пощелкал в полумраке какими-то рычажками, и от одной удачной комбинации, сопровождавшейся легким дополнительным звоном, задрожали и налились теплым желтым электричеством мутные шары. Молодцы зажмурились, скуксились, словно собрались, как малышня, разреветься. Ван-Ваныч, по-хозяйски склонившись над сумкой, расшатал и вытащил, будто корнеплод из грядки, темно-зеленую стеклянную бомбу. Сумка сразу ослабела, но все еще оставалась полнехонькой. «Шампанское, для девчонок», – заискивающе проговорил высокий, скашивая на своего товарища заспанные светлые глаза. Однако Ван-Ваныч уже покачивал перед молодцами выдернутой с ловкостью фокусника бутылкой водки – весьма недешевой, судя по серебряной, с рельефным тиснением этикетке. «Откуда это богатство? Где взяли, кто платил?» – ласково допытывался Ван-Ваныч, гипнотизируя молодцов округлым свечением сорокаградусной жидкости. «Это Караваев? Его благотворительность?» – грубо вмешался Ведерников, страшный, оскаленный от боли, с каплями горячего воска на расплавленном лбу.