Между тем в зале было нехорошо. Смутные пары, качавшиеся в медляке, двигались не совсем в такт музыке, сшибались, плавали в каком-то общем водовороте, никак не зависевшем от действий диджея, чей лысый куполок лоснился в полумраке, будто смазанный маслом. Мельком Ведерников увидал на танцполе сиротку и бедняжку: они топтались как-то принужденно и угловато, точно вместе несли застрявшую между ними квадратную вещь, и вещь эта была весьма тяжела. Сразу внимание Ведерникова увел Дима Александрович, одетый по случаю выпускного в похоронно-черный просторный костюм, совершенно уже расхристанный. Передвигался Дима Александрович не очень уверенно, точно опасался в полумраке наткнуться на мебель, рожа у него была мечтательная, на щеке темнел, словно прибитое насекомое, отпечаток коричневой помады. Вообще градус опьянения «взрослых людей» значительно превышал тот, что был запланирован снисходительным родительским комитетом. Две длинные девицы развязно хихикали в углу, причем одна медленно проливала темное содержимое своего забытого в руке стаканчика на бледное платье другой. Медалистка Коротаева пряталась за штабелем кресел и громко икала, высовываясь из своего убежища, будто кукушка из часов. Кто-то плечистый рванул со всей дури окостеневшее почтенное окно, содрогнувшееся по всей высоте, раз, другой, и на третий раз створа со страшным треском разверзлась, хлынул в духоту темный сладкий воздух, на лепные прически двух мирно сидевших учительниц посыпался прах, качнулись связки шаров.
«Что происходит, не пойму, – пробормотал Ван-Ваныч, озирая разоренные фуршетные столы с обрывками вялой петрушки и несколькими легальными бутылками, в которых еще оставалось на два, на три пальца алкоголя. – Конечно, они всегда с собой приносят, как без этого. Но чтобы столько! Это надо фуру к школе подогнать, Олег, ты только посмотри!»
Действительно, гудящая и ноющая толчея (общий звук становился все более басовитым и жалобным по мере разгона веселья) то и дело сбивалась в небольшие кучи, в локальные водовороты, точно в некой глубине, под гладью и рябью выпускного праздника, вдруг возникали ямы, фатальные воронки. Из воронок иногда доносилось увесистое стеклянное бряканье, и следом за тем «взрослые люди» выгребали кто куда, причем у мальчиков пиджаки были оттопырены бережно скрываемой ношей, а морды растянуты влажными, мыльными ухмылками. Похоже, где-то вне зала имелся неиссякаемый источник алкоголя, кладка стеклянных яиц, куда вела известная всем муравьиная тропа. Ситуация была плохая и грозила бедой.
«Я, кажется, знаю, кто все это устроил», – проговорил Ведерников, делая попытку встать из деревянного кресла, норовившего при первой же свободе откидного мощного сиденья завалить назад и сплющить. «Он?» – осторожно спросил Ван-Ваныч, выставляя брови домиком. «Он, кто же еще, – угрюмо подтвердил Ведерников и, вцепившись в Лидину мягкую руку, кое-как выбрался. – Надо пойти посмотреть, где у него гнездо. И немедленно все это прекратить». «Я с вами!» – воскликнула Лида, терзая свой блескучий, тряской чешуей расшитый ридикюльчик. «Пожалуйста, останься здесь», – жестко произнес Ведерников, стараясь не смотреть в Лидины молящие глаза.
В коридоре возле актового зала было людно, сумбурно, жестикуляция «взрослых людей» напоминала движение голых веток при сильном ветре. Встревоженный Ван-Ваныч, сильно размахивая руками, в разлетающемся пиджачишке, поспешил к тому мужскому туалету, что всегда служил рассадником беспорядков. Ведерников, переваливаясь всем телом через трость, норовившую увильнуть, торопился за ним. Однако опасный туалет оказался пуст, только горела резкой радугой свежая трещина на оконном стекле да под мокрой раковиной чернела жерлами груда пустых бутылок, брякнувших и раскатившихся с округлым рокотом, когда Ведерников о них споткнулся.
«Что ж, посмотрим выше, – заключил Ван-Ваныч, стараясь не наступить на маятником катавшееся стекло. – Сколько они, однако, выдули! И, заметь, французское бордо, не дрянь, какой заборы красят. Я давно подозревал…» «Что?» – вскинулся Ведерников. «Деньги, – глухо проговорил Ван-Ваныч. – Я знаю, Олег, не ты ему столько даешь. У тебя богатая, щедрая мать, но она разумная женщина и не будет оплачивать всю эту сокрушительную выпивку. У Жени свои источники дохода. И боюсь, не совсем чистые». «Он играет в карты, – ответил Ведерников. – Почему-то всегда выигрывает». «Только ли карты… – задумчиво пробормотал Ван-Ваныч, на всякий случай открывая одну за другой хлипкие кабинки с монументальными журчащими унитазами. – Так, давай, Олег, на второй этаж».