Читаем Прыжок в длину полностью

Ведерников без сил присел на постель. Серое, пропитанное тлением белье не менялось уже две недели, а раньше стелилось свежее почти на каждую ночь. На подоконнике фиалка, из тех, что Лида вырастила и прежде любила, побурела, сгнила и лежала на плесневелой почве, похожая на трупик лягушки. Так что же все-таки случилось с Асланом? Понятно, что цена его мужскому слову полторы копейки. Должно быть, симпатичный кавказец знал с самого начала, что заказа выполнить не может. Но он не мог не взять деньги, такая в нем заложена житейская программа. Теперь Ведерников об Аслане, скорее всего, больше не услышит – разве что от скандалящей Лиды, которая в эти минуты не то убирала, не то громила кухню: там жалобно звякал и хлопал холодильник, бурчала, что-то всасывая, раковина, с ликующим лепетом рассыпались по полу ложки и вилки. «Щас, ушла! – перекрывал погром Лидин простуженный бас. – Не ты меня на работу брал. Мамочке жалуйся беги!» С другой же стороны, рассуждал Ведерников, вытягивая из спутанного узлом пододеяльника сперва пояс халата, потом сам халат, с другой стороны, Аслан мог резко сорваться, чтобы раздобыть для дела исполнителей, оружие. Вряд ли он и правда возит с собой в «тойоте» автомат, как заявляла Лида, будучи в подпитии и заплетаясь языком. «Завтракать иди, козлина! – прервал его размышления хриплый окрик домработницы. – Морду свою потом мыть будешь!»

В общем, Ведерников положил себе ждать результата неделю, потом уже браться снова самому за одноразовый «макаров». Однако необходимость рыскать, выслеживать, а потом все-таки вызывать собственноручно страшное содрогание тупого выстрела в лоб была столь тягостна, а валанданье в надежде, что за деньги все сделается само, оказалось столь блаженно, что неделя преобразовалась в месяц. Кира все равно пока что отсутствовала. Там, где она застряла, тоже было опасно, но вытащить знаменитость из переполнившего телевизор мутного Киева не удалось бы и трактором.

Ведерников все так же поглядывал хронику, но, не доверяя никаким комментаторам, самостоятельно не мог понять, что там такое происходит. Он видел, как мужчин с ухоженными бабьими лицами сменили во власти мужчины с детскими лицами смышленых отличников, и не знал, хорошо это или плохо. «Гордые украинцы сбросили коррупционеров и преступников, стрелявших в свой народ! – писала Кира в Фейсбуке, и фанаты знаменитости распространяли эти тексты на многих языках. – На Украине больше не будет воровства и давления на людей. Никогда силовики не поднимут оружие на мирных жителей, выражающих свое мнение и желание жить как они сами хотят. Я здесь встретила настоящих героев, они очень одухотворенные».

Насчет иммунитета новой власти к воровству Ведерников сильно сомневался, но очень хотел поверить, что стрельба и правда прекратилась. От некоторых снимков, выложенных Кирой почему-то задним числом, задыхалась, захлебывалась душа. Вот Кира, растрепанная, напряженная, какая-то безгубая, крепко подхватила под руки двух страшных на вид мужиков, у которых волосы слиплись от крови в черные сосули, густое и красное стекает по лбам, капает с бровей. «Мы на Груше!» – значилось под другой фотографией, и имелось в виду не фруктовое дерево, а, как понял Ведерников из контекста, улица Грушевского. На снимке востроносый малый, обритый под Тараса Бульбу, с чубчиком, похожим на хвостик котенка, неловко замахнулся, чтобы бросить булыжник, а Кира, беспечно стоя рядом с восторженным метателем, держит синюю пластиковую миску с каменюками, левый рукав ее пуховика наполовину оторван, на нем болтается, скатавшись, неизвестного назначения белая повязка. «Тут все очень трогательное, – писала знаменитость в следующем посте. – Часто приходят местные бабушки. Раздают пирожки, печенье, конфеты. Будто молодежь на Майдане их дети и внуки. Хочется сделать для бабушек что-нибудь хорошее».

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги