Прыжок в длину

Маленький Женечка по сценарию получался сущий ангел. Чтобы совсем не пересластить, автор сделал нежного ребенка неспортивным – именно поэтому, дескать, мальчик так неуклюже побежал за мячиком, хотя в грубый футбол прежде не игрывал, а тут испугался насмешек злых ребят из соседнего двора. Оказывается, юный Женечка был книгочей и мечтатель, грезил о полетах одной только силой мысли, а как раз накануне несчастья принес домой белоснежного сломавшего лапку голубка и стал его лечить. Как же обрадовалась благородная птица, когда, вопреки предчувствиям, добрый покровитель вернулся к ней цел и невредим! Читая эту умилительную сцену, Ведерников с внезапной ясностью кое-что вспомнил. Измученные птицы с заскорузлыми спичками на месте отрезанных лап, хлопающие прелыми крыльями над недосягаемым кормом, падающие судорожными комками, ползущие, на манер тюленей, волоча кровь и перо, к желтому пшену. Среди несчастных точно был один совершенно белый, породистый, похожий на кружевной чепец, в окровавленных манжетах, из которых сочилась сукровица; покувыркавшись над ватной курлычущей стаей, голубь по крутой спирали стал уходить в небеса, превратился в маленькое уплотнение на облаке, исчез насовсем. Доказательств не было никаких, но весь строй Женечкиной личности подтверждал догадку. Ведерников подумал, что если бы автору сценария не так сильно хотелось выдать желаемое за действительное, то фильм мог бы получиться любопытный, прослеживающий странные совпадения и хитрые, заячьи петли судьбы.

Весь тяжкий опус, уже истрепанный Ведерниковым до завитых лохмотьев, представлял собой нестерпимый концентрат глупости и пошлости. И тем не менее сценарий делало странно живым одно всепоглощающее чувство: горячая любовь анонимных авторов к главному персонажу, буквально обожание, изливаемое ими на псевдо-Ведерникова. Выросшая на поле искусственном, совершенно непригодном для жизни, эта любовь, однако же, обладала той сверхъестественной проницательностью, какой иногда наделяет своего носителя подобное чувство, возникшее в нормальных условиях. Завираясь в главном, авторы непостижимым образом угадывали сквозь собственный бред реальные мелкие подробности, о которых не знали и знать не могли. Белый голубок с поврежденной лапкой был только одной такой деталью. Вторая деталь: псевдо-Ведерникова возили по городу в ярко-красном автомобиле, выходившем в воображении авторов чем-то вроде пожарной машины и управляемом, разумеется, не матерью, отсутствовавшей в принципе, а неузнаваемым тренером дядей Саней, тоже очень многословным и почему-то сильно верующим, крестившимся за рулем на все, какие проходили мимо, разубранные купола. Появится ли дядя Саня лично, из текста было неясно. Зато в сценарии возник небольшого роста мохнатый кавказец, в котором Ведерников с удивлением узнал искаженного Аслана. Фильмовому кавказцу отводилась юмористическая роль сотрудника Женечкиного складского хозяйства, водителя очень длинной, красочно, как цирковой фургон, расписанной фуры, которая постоянно не вписывалась в повороты, застревала при съездах на заправки и в тесных переулках, собирая на себя истерически гудящее автомобильное месиво – совсем как это бывало с настоящим Асланом, когда он косо, будто тапок под столом, парковался во дворе. По всему благонамеренному сценарию были рассыпаны эти маленькие напрасные чудеса, и Ведерникову казалось, что он заметил и истолковал еще не все вспышки. Разумеется, самый удивительный сюрприз поджидал его в конце.

Белобрысый Сережа ему не соврал. Апофеозом любви авторов сценария к созданному ими безногому гомункулусу стала финальная сцена. Сделав в параллельном мире полную, хотя и кривую, окружность, авторы в конце возвращались к тому, с чего начали: к патетическому мигу чемпионского прыжка. Начинать, то есть разбегаться, должен был белобрысый, но в самый момент отталкивания его сменял самолично сегодняшний Ведерников – и взлетал в воздух. Тут были предусмотрены различные спецэффекты, вроде короны лучей разбитого солнца над головой героя или преображения тени его на асфальте в «гордую птицу» – из чего Ведерников сделал вывод, что прыгать придется неоднократно. Интересно, как они себе это представляют? Теоретически карбоновые протезы давали такую возможность. Но на практике, сколько Ведерников ни пытался хотя бы просто ходить на этих высокотехнологичных козлиных ногах, он не мог совладать с беспорядочной зыбью паркета, игравшего шашками на манер механического пианино. Ведерников был абсолютно растренирован, мышцы напоминали дряблые овощи, дыхание сбивалось, стоило проковылять без остановки от подъезда до фонтана. Между тем съемка эпизода была назначена на май, на цветение яблонь. Оставалось меньше полугода. Кто бы мог за столь короткое время набрать приличную форму? Нет, определенно и авторы, и Кира вместе с ними слетели с ума.