Прыжок

Небо еще отдавало синевой, только-только начало светать, уличные фонари вдоль тротуара гасли один за другим. Солнцезащитные зонты были еще влажными от росы, а на брезенте, покрывавшем овощи и фрукты, образовались лужицы конденсата. Тереза раскрыла оба зонта, отнесла брезент сушиться на задний двор, взяла в магазине мел для ценников и тряпку, чтобы вытирать фрукты, и вставила в розетку вилку от светящейся вывески над входом. С тихим жужжанием загорелась надпись: «Продуктовая лавка Вернера». Вывеска моргнула несколько раз, и одна из букв «о» в слове «продуктовая» погасла. Тереза выждала немного, но буква так и не загорелась. Она вытащила провод и снова вставила, повторила так несколько раз. Вздохнула. Это точно не поднимет Вернеру настроение. Если он вообще заметит. Вот уже двести двадцать три дня он не вставал с утра пораньше, двести двадцать три дня он спускался в магазин лишь к полудню, раздраженный, с болью в спине от постоянного лежания и квадратной головой от долгого просмотра телевизора, чтобы с нервным старанием приступить к работе. Наверху на кухне стояла эмалированная кружка, крышкой для которой служило блюдце, сохраняющее температуру его любимого чая — наполовину ромашкового, наполовину шиповникового. Если он не спустится к полудню, она поднимется наверх и сделает ему гавайские тосты, как всегда делала по вторникам: ветчина, плавленый сыр, долька консервированного ананаса и немного горчицы на хлебе. «Гамбургер для бедных», — скажет он и съест три штуки прямо в постели, если день плохой, или за столом, если хороший. За последние двести двадцать три дня тоска Вернера только усилилась. С тех пор как они перешли на самообслуживание и сократили ассортимент — меньше свежих продуктов, больше алкоголя, — с тех пор как на Рыночной площади открылся магазин низких цен, а спустя пару месяцев — торговый центр у восточного входа в парк, у них почти не осталось постоянных покупателей. Люди заходили к ним, если забывали что-то купить или если за просмотром телевизора вдруг закончились сигареты. С тех пор дело всей жизни Вернера медленно загнивало, как виноград на уличной выкладке. Точных цифр Вернер не знал. С самого начала бухгалтерией занималась Тереза, поскольку знала в этом толк. Отец Терезы рано умер, и на ее плечи легли управление фермой, забота о матери и шестерых младших братьях и сестрах, а еще контракты на поставку. Она долго не решалась сказать Вернеру, что они разорены, что закрытие магазина — лишь вопрос времени. В конце концов Тереза ухитрилась за его спиной продать свой голубой автомобиль марки MG. Теперь на складе был хороший запас жидкого мыла, рисового печенья и роликов для одежды. Вы черкнув из списка расходов арендную плату за гараж, она смогла оплатить накопившиеся за полгода счета.

Тереза села на деревянную скамью у выкладки с овощами, подняла взгляд на вывеску. Она до сих пор помнила, как Вернер заказал ее сорок два года назад во время их медового месяца в Нью-Йорке апрельским днем у одного мастера по световой рекламе недалеко от парка Вашингтон-сквер. С обгоревшими носами они вывалились из такси и на ломаном английском на каждом углу спрашивали дорогу у прохожих. После чего в ресторанчике на другом конце парка ели свежих крабов и пили грейпфрутовый лимонад из гигантских пластиковых стаканов. Вернер был несказанно счастлив и по возвращении домой каждый день ждал перед магазином почтальона с посылкой из Америки. Когда дела пошли в гору, он не упускал возможности подчеркнуть, что все это благодаря современной американской вывеске. Долгие годы по утрам они вместе торжественно включали вывеску и на мгновение погружались в воспоминания о захватывающем путешествии в страну современности, о джинсах клеш, автокинотеатрах, кондиционерах, карамельном попкорне и осознании, что ты далеко-далеко от деревенской узколобости на задворках Шварцвальда. До сих пор она помнила запах кожаных сидений арендованного «шевроле-бель-эйр»-баблтоп, желтую пыльцу, которую они каждое утро стирали с лобового стекла, помнила шелковую косынку льняного цвета, купленную Вернером в универмаге на Малберри-стрит, в которой она чувствовала себя настоящей жительницей Нью-Йорка.