Прыжок

Шлейф ее парфюма висел в воздухе липкой паутиной, в которой запутывались мысли Феликса. Живот Моник — в нем шевелится ребенок. Заброшенный дом на опушке леса, пыль танцует в лучах солнца, желтая подушка взлетает в воздух, отрывистый смех, потом кашель, невыносимо громкий кашель. Феликс допил газировку и смял в руке банку. Неоновые трубки над раковиной замерцали, Феликс выключил их. Взял из холодильника еще одну банку газировки. Куда положил смятую, он уже не помнил. В ушах до сих пор звенел выстрел. Феликс выключил радио. Он устал, но в кровати его ждал лишь бесконечный круговорот образов — дом, пыль, кашель, — а чтобы игнорировать их, его усталости не хватало. Он подошел к окну и посмотрел на улицу, скользнул взглядом по домам. Во многих из них ему уже приходилось бывать на вызовах, он знал, что скрывается за фасадами, как пахнет в подъездах. Тальбах представлялся ему огромной выгребной ямой, где смешались злоба и затаенные обиды; сплошь и рядом беспомощные взрослые, внутри которых сидят травмированные дети, которыми они когда-то были и которые постоянно вырывались наружу в моменты усталости и перегрузки. На несколько минут луна засеребрила крыши и скрасила вид, отчего было трудно представить, что прямо сейчас где-то замахиваются кулаком или грубым словом. Постепенно гасли окна. Феликс зафиксировал взгляд на стеклянных раздвижных дверях круглосуточного магазинчика напротив. Если прищуриться, можно рассмотреть возле двери стойку с акционными товарами: клубника, готовые коржи из песочного теста и взбитые сливки в баллончиках, и на все двадцатипроцентная скидка. Феликс разглядел руки кассира, выдающего сдачу. Видел, как маленькая девочка тайком наполняет свою детскую тележку киндерами. Вот что он находил прекрасным: прозрачные двери, прозрачные стены; помещения, в которые можно заглянуть. «Если бы все дома были прозрачными, — думал Феликс, — все стены, все двери, если бы можно было видеть, что делают другие: как мужчины плачут в своих гаражах, девушки со свежим маникюром ковыряются в носу, юноши взахлеб играют в видеоигры и в ванной перед зеркалом напрягают бицепсы, как люди часами пялятся в телевизор, мастурбируют, посреди ночи лезут в холодильник и вгрызаются в головку сыра, хают друзей за спиной, сдирают кожу с мозолей на пятках или осматривают тело в поисках родинок — если бы все это было видно, — думал Феликс, — возможно, люди считали бы себя чуть менее ненормальными и меньше вымещали бы на других свои комплексы». Феликс нагнулся, вытащил из-под раковины ящик с инструментами и поставил на кухонный стол. Снял рубашку, повесил ее на спинку стула, и на мгновение его обдало приятной прохладой. Вздохнув, он просканировал взглядом кухню. Соковыжималка не подойдет. Слишком просто. Кофеварка еще понадобится, возиться с пылесосом желания не было, а электрическую зубную щетку он только недавно разбирал. Феликс мысленно прошелся по электронным устройствам в ванной и кивнул. Как же он раньше не додумался? Фен Моник висел на полотенцесушителе возле раковины, провод был тщательно обмотан вокруг металла. Каждое утро Феликс задевал коленом насадку-диффузор, и она с шумом грохалась на плиточный пол, а вкрутить ее обратно было не так просто. Он зажал фен под мышкой, насадка отвалилась прямо перед дверью в подвал и закатилась под шкаф. Феликс не стал ее поднимать. В подвале стояла приятная прохлада, даже металлический стол, на котором он разложил инструменты, был холодным. Феликс порылся в ящике, достал и надел налобный фонарь, взял отвертку с нужным наконечником и принялся откручивать корпус фена на ручке возле гнезда подключения. Несколько оборотов — и уродливые беззащитные внутренности прибора лежали перед ним. Он снял предохранитель натяжения с кабеля, повернул плату, к которой были припаяны проводки, взял паяльник и начал нагревать металл, чтобы отделить шнур. Аккуратно оторвал первый проводок от нагретой платы. Ему необходимо было оставаться предельно внимательным и осторожным, чтобы не погнуть проводки. Кропотливая работа. Он нагревал, размягчал, отделял и клал проводки в ряд, один за другим, чтобы не нарушить последовательность. Если он все сделает правильно и не напортачит, на фене не останется и следа вмешательства.

Он уже припаивал проводки обратно, когда услышал шаги Моник. На ней была ночная сорочка с синим ананасом, круглый живот делал фрукт объемным.

— Который час? — спросил Феликс.

— Уже за полночь, — ответила Моник.

Феликс кивнул и вернулся к паяльнику.

— Скоро закончу.

Металл платы успел остыть, пришлось заново его нагревать.

— Ты отдалился от меня, — печально заметила Моник.

Феликс не знал, что сказать. Взял пустую банку из-под газировки, покрутил ее в руках и повернулся к Моник.

— Ты не мог бы выключить фонарь? — попросила она. — Светишь мне прямо в глаза.

Феликс смущенно отстегнул липучку на затылке и снял фонарик.

— Это твое молчание… твое вечное молчание пугает меня, — сказала Моник.

— Тебе нечего бояться. — Феликс взял ее за руку.

Моник крепко сжала его ладонь.