Прозревшие в преисподней

– Может быть, я забыла самое главное, – сказала Жустин. – Может я смогла бы оправдаться, или хотя бы объяснить… Но я не помню что. Зато я теперь помню другое, то что было раньше… У меня ведь не было прошлого, Семен, ты не замечал? У тебя было. Ты скрывал, и правильно делал, даже я так и не докопалась до всего. Но оно у тебя было – легкая и никчемная жизнь мажора, отец-миллиардер, особняк на Луне, потом дурацкий подростковый бунт, армия, наконец, война… Это все было на самом деле. О себе я тоже кое-что помнила. Вернее думала что помнила. Однако теперь я знаю точно – все, что я помню до той идиотской заварушки в притоне «Луны-пересадочной», где беспутную дочь председателя профсоюза едва не продали в бордель, все это лишь компиляция, собранная с одной целью – вывести меня на объект. Я ни когда не была на Марсе, и уж тем более не родилась там, не росла в пещерной банде с повадками троглодитов-извращенцев, не выбивалась на верхние уровни через три публичных дома, не заводила там же концы на контрабандистов и пиратов, не бежала на Луну в холодном трюме от зачистки департамента СОС… В таком прошлом мне не чем было бы гордится, но теперь нет и его. Зато у меня появился один единственный мой настоящий день. Не хмыкай, он точно настоящий. Он отличается… Мы тогда были с мамой. На борту – я помню – «Канко-мару». Хоть убей, не знаю, куда и зачем мы летели. Помню только ожидание – там должно быть много интересной и нужной работы. Даже для меня, соплячки, у которой еще краска на дипломе «Université de Strasbourg» не обсохла, а мама все равно взяла с собой. На практику… Кем она работала-то? Потом что-то случилось, потому, наверное, тот день и запомнился. Врезался в мозг, так что и вычистить не сумели. Удар, темнота, крики, сирена… Мамы уже нет. Потом все смолкло – воздух ушел. Только лицо, перед самыми глазами. Лицо старика в прозрачном таком мареве вместо шлема… И страшно! Так страшно, что почти нет боли…

Она замолчала. А Семен так и не открыл рта. Отчасти потому что это все могло быть – и даже наверняка было! – всего лишь новой провокацией, именно в это нужно было верить всеми силами. А отчасти от того что он отлично знал куда шел «Канко-мару», и кем могла быть мать Жустин, если ее дочь закончила «Université de Strasbourg».

Первая и единственная официальная посольская миссия, которую согласились принять на Чи-при. «Вооруженное недопонимание» с Лероном тогда было в самом разгаре, Земле отчаянно были нужны союзники. Если бы с единственным в галактике поставщиком пирокинетика удалось найти хоть какие-то компромиссы… Поторговаться за цену, увеличить квоты на поставки, задержать караван на Лерон-прайм… Хоть ненадолго, хоть один! Ну и конечно подсмотреть и заснять все, что удастся увидеть и подслушать – когда это во время войны дипломаты оставались просто дипломатами?

«Канко-мару» не долетел. Три эсминца сопровождения и посольский транспорт исчезли без следа, как это и бывает в открытом космосе, если команда не успевает передать хоть какие-нибудь координаты. Чи-при извинялись и грешили на флуктуационное астероидное поле – очень редкое явление на подходе к их системе. Земля – на перехват лерским рейдером. Однако с тех пор все официальные контакты происходили исключительно в пространстве Солнечной системы.

Только вот… Не могло это быть правдой. Не могло и все. Ведь иначе вся его оборона, вся его наплевательская стратегия валилась к черту, потому что переставала быть искренней!

– За дешево берешь, мадемуазель Бертье, – выдавил он, отчаянно надеясь, что сарказм прозвучал убедительно. – Не фартовые ты понты колотишь. На гнилой базар я тебе не дамся, так и начальнику своему в уши дуй. Поняла? Нет?

– Сема!..

– Что Сема!? Был Сема да весь вышел, один Чистоплюй остался. А ему твоя слеза ломанная по барабану! Он на психа не разменяется. Думали своего кадра усеку так в вафлю и размякну? Да черта лысого!..

– Размякнешь?.. – она судорожно вздохнула. – Проклятье, Сема! Я дура! Последняя дура! Залилась тут соловьем!.. Не слушай меня, забудь все что сказала! Это вранье, чтобы тебя сломать!.. Что бы размяк, понял!? Все вранье! Я на чи работаю, у меня заказ на тебя, понял!? И никогда ничего другого на тебя у меня не было!.. Забудь про Коготок-Жус, понял!?.. Не было ее никогда!..

Он вдруг ощутил, как ошейник на горле сжался. Резко, судорожно, словно спохватившись. И Жустин, коротко всхрипнув, замолкла на полуслове. Непривычно ярко в камере вспыхнул свет, трое чи-при – ворвались в помещение. Двое вцепились в ложе Жустин и поволокли его к выходу, вроде бы и торопясь, но как-то неловко. То один споткнулся и чуть не упал, то второму наехали на ногу, то тяжелая койка уперлась углом в косяк двери, и раскорячилась поперек выхода…

С усилием втягивая воздух, Семен отлично видел Жустин. Ее ошейник, перетянувшийся намертво, глубоко впившийся в кожу на шее. И ее пальцы, ломающие ногти о железо на горле, и распахнутый рот, в который не попадает ни глотка воздуха, и судорожное сучение пятками по камню…