— Варька, перестань! — крикнула Птичкина. — Перестань, тебе говорят! Вот дура! Митечка, не смотри на нее, не слушай ее. Все будет хорошо, вот увидишь… Мы пойдем к декану, к ректору, расскажем, как все было, заставим хлопотать за тебя. Факультет, университет поднимем на ноги, демонстрацию протеста устроим! Ведь люди должны понять…
Митя перебил ее.
— Вот что, Птичка, — сказал он, чувствуя, как в душе его загорается огонек надежды: «А вдруг, правда, помогут?» — Это все глупости. Вы лучше предупредите мать, да как-нибудь поосторожней, придумайте что-нибудь.
Митя подошел к столу капитана, вынул из пластмассового круглого стакана карандаш и написал на листе бумаги свой адрес.
— Вот, возьмите.
Он хотел отдать адрес Наташе, но, заколебавшись, протянул его Птичкиной.
В открытое настежь окно бесстыдно светило июльское солнце. Вкрадчивый ветерок, как котенок, играл с легкой, завивающейся занавеской. За окном голопузый мальчишка в черных трусах по колено катил перед собой черную, упруго-звонкую автомобильную камеру и горланил в конец улицы:
— Витька, айда на озеро купаться!
— Что, Птичка, не удалась нам Венеция? — сказал Митя. — Ничего, в другой раз… — и подумал, что «другого раза» не будет.
Открылась дверь, в комнату быстрой подпрыгивающей походкой вошел капитан.
— Десять минут прошло. Продлить свидание не имею права. Я и так…
Девушки встали. Наташа оправила на себе платье. Теперь она, казалось, сосчитала, сколько же будет девятью семь, морщинки на ее лбу разгладились.
Митя не знал, как себя вести. Подойти к ним, подать руку или обнять всех по очереди… Но почему-то постеснялся сделать и то и другое и стоял, переминаясь с ноги на ногу.
Вновь отворилась дверь, на пороге, поскрипывая новенькими блестящими сапогами, появился худощавый сутулый милиционер.
— Уведите его, — сказал капитан.
Эти слова ударили Митю по голове, оглушили, и, уже не глядя на девушек, он пошел вслед за сутулым милиционером.
ПРОВИНЦИАЛ
1
Верхняя полка, на которой лежал Ваня Темин, мерно подрагивала, плотно вжимаясь в спину, словно хотела проникнуть во все поры тела, сковать его томительным оцепенением. Час назад легли спать, а он все еще не мог сомкнуть глаз и слушал, как снаружи, словно мышка, скребется о стенку вагона дождь. Внезапный гудок встречного поезда, вспыхнувшая по краям дерматиновая штора на окне заставили Ваню вздрогнуть. Показалось, за окном зашумели огромные кроны деревьев, но вот последний порыв ветра, сжатого между вагонами, толкнулся в окно купе, и опять стало тихо.
Ваня с беспокойством заглянул вниз, прислушался. На нижних полках спали его мать Елена Ивановна и старший брат Егор. Мать дышала ровно, значит, спала — шум встречного поезда не разбудил ее. Она страдала бессонницей, каждый час сна был ей наградой.
Душно… Ваня потянулся к вентилятору, но вспомнил, как громко щелкает кнопка, и не нажал ее: побоялся, что разбудит мать. Прикрыл ладонью стекло ночника, пальцы просвечивали по краям синим. Такие вот руки были у матери, когда в первый раз он пришел к ней в больницу…
Заболела Елена Ивановна неожиданно. Под май долго возилась у плиты, спать легла поздно, проснулась рано: надо было выгладить сыновьям рубашки. В семь утра разбудила Егора и Ваню. Позавтракали в гостиной, где всегда накрывали на стол в праздники. Проводив сыновей на демонстрацию, Елена Ивановна убрала со стола, почувствовала вдруг недомогание и прилегла на диван, задремала. Проснулась от боли в груди, глубокой, засасывающей.
Веселые, возбужденные, вернулись Егор и Ваня. Увидев бледную мать, испугались. «Ничего, пройдет, я приняла валидол», — успокоила она их.
Но валидол не помог. Егор вызвал «скорую помощь»…
Месяц пробыла Елена Ивановна дома на больничном. А в начале июня случился особенно тяжелый сердечный приступ. Ее увезли в больницу. Положили на брезентовые носилки, и, когда Егор и соседи, неловко подталкивая друг друга, вынесли их в коридор, стали сносить вниз по лестнице, Ване показалось, что сносят гроб, и он заплакал.
Егор уехал в больницу, а Ваня остался дома. Соседка тетя Вера на ночь взяла его к себе. Он решил, что спать ни за что не будет, но заснул сразу, едва только заскрипела под ним пружинами раскладушка.
Ваня пришел в больницу утром. Перед дверью, на которую ему показал один из врачей, постоял в нерешительности минуту, другую. Гулко забилась в висках кровь, тошнота подступила к горлу. Он осторожно толкнул дверь, шагнул в небольшую, залитую утренним солнцем палату. Возле двери на клеенчатой кушетке спал Егор. Мать лежала возле стены. На белой простыне странно выделялись ее бледно-синие руки, такие же, как сейчас Ванины пальцы перед стеклом ночника. Осунувшееся за ночь лицо со следами новых морщинок у глаз и лиловыми впавшими веками было похоже на маску.
— Ваня… — Она узнала его, не открывая глаз, по шагам, по дыханию.
Ваня подошел к кровати, опустился на колени. Он не мог говорить: никогда еще не видел он мать такой беспомощной. Он легко погладил ее руку.
— Ничего, — едва внятно прошептала Елена Ивановна.