Провидец Энгельгардт

Вот и в споре с защитниками крупного помещичьего землевладения Энгельгардт отстаивает интересы крестьянства именно с точки зрения пользы общества:

«Не из либерализма утверждаю, что единственное средство для поднятия нашего хозяйства – это увеличение крестьянских наделов, вообще переход земли в руки земледельцев. Не как «либерал», как хозяин говорю я, что у нас до тех пор не будет никакого хозяйственного порядка, что богатства наши будут лежать втуне, пока земли не будут принадлежать тем, кто их работает. Мне могут возразить, однако, почему же я не допускаю возможности поднятия хозяйства посредством развития помещичьих хозяйств, так называемой «grande culture». На это я скажу, что «grande culture» возможна только при существовании кнехта, а у нас такого кнехта нет или очень мало, да и нежелательно, чтобы он был. Нельзя же считать десяток-другой процветающих до поры до времени хозяйств, к которым я причисляю и своё и для которых хватает кнехтов. Ну, что значат эти несколько хозяйств среди массы запущенных помещичьих хозяйств, которые не дают дохода своим владельцам, бесполезно для себя зажимают крестьян и заставляют их бесплодно болтать землю?»

Об опыте наиболее прославившегося тогда, в основном, благодаря скандальным судебным процессам, крупного помещичьего хозяйства графа Бобринского рассказывалось выше. Оно обанкротилось – именно потому, что крестьяне, в голодный год нанимавшиеся на работу к графу как кнехт, в следующем, более благополучном году предпочли трудиться в своём хозяйстве и на барские поля не вышли. Управляющий Бобринского немец Фишер, рассчитывавший разбогатеть на эксплуатации русского кнехта, грубо просчитался, тогда как имение Энгельгардта процветало, и трудовые крестьянские хозяйства кое-где, как, например, в «Счастливом Уголке», выбирались из нищеты и убожества. Крупные помещичьи имения, где хозяйство строилось на принципах, заимствованных у Западной Европы, в России не прижились.

Энгельгардт вроде мы мимоходом затрагивает важнейшие вопросы развития экономики России в целом. Он борется за то, чтобы развитие промышленности ориентировалось на внутренний рынок, на отечественного производителя и потребителя. Для того, чтобы промышленность имела стимул развиваться, нужно, чтобы в стране был покупатель промышленных товаров, то есть работник с достаточно высокой заработной платой.

Но при капитализме развитие экономики в течение длительного времени с опорой только на внутренний рынок невозможно, что вытекает из законов политической экономии, которые здесь изложу в самом общем и даже упрощённом виде.

Новый общественный продукт, созданный в стране за год, в денежном выражении состоит из двух величин: заработная плата работников (v) и прибыль капиталистов (m). Это то, что экономика может предложить своим гражданам, покупателям. Но спрос оказывается меньше предложения, потому что капиталисты могут часть своей прибыли израсходовать на паразитическое потребление, отдых за границей и пр. (элита царской России вообще много из того, что ей было необходимо, приобретала за границей, что и отмечал Энгельгардт: «паны пьют вино заморское» и пр.) Свою долю заберут и банки в виде процента на предоставленный кредит. Некоторые слои работников (средний класс) часть своей зарплаты могут не тратить, а откладывать на счета в банках, в том числе и иностранных, покупать иностранную валюту…). В итоге из созданного продукта только часть может быть продана. И в течение ряда лет эта нереализованная часть продукта, накапливаясь, приводит к кризису перепроизводства. И тогда единственным средством спасения (если не считать войны) оказывается экспорт. Вот почему такое всеобщее понимание получил лозунг «Экспорт – или смерть!»