Провидец Энгельгардт

Энгельгардт застал лишь начало того процесса, в ходе которого русское сельское хозяйство уже переставало быть русским, а становилось полем эксплуатации русского крестьянства финансовым капиталом Запада. В труде Сергея Кара-Мурзы «Советская цивилизация» приводятся данные книги видного экономиста-аграрника П. Лященко «Русское зерновое хозяйство в системе мирового хозяйства» (М., 1927). Он объясняет, что до конца 90-х годов XIX века основная масса зерна отправлялась на внутренний рынок, тесно связанный с мукомольной промышленностью. Это был в большой мере капиталистический рынок – децентрализованный, подвижный, с большим числом мелких агентов. Зерно у крестьян скупали кулаки, базарные скупщики и приказчики мукомолов. В начале XX века произошла быстрая переориентация зернового рынка на экспорт.

П.Лященко пишет: «Иностранный капитал шёл в Россию в виде финансового капитала банков для обоснования здесь промышленных предприятий, но тот же иностранный банковый капитал захватывал и все отрасли нашей торговли, в особенности сельскохозяйственными продуктами… Он начинает приливать в хлебную торговлю и руководить ею, или непосредственно основывая у нас свои экспортные ссыпки, конторы (как, например, конторы французской фирмы Дрейфус, немецкой Нейфельд, массы греческих, отчасти итальянских и др.) и специальные экспортные общества, или субсидируя и кредитуя те же операции через сложную систему кредита, находившуюся также в руках иностранного капитала…

Но вследствие особых условий банковых покупок – прежде всего полной зависимости всей нашей банковой системы от иностранного капитала – положительных для народного хозяйства сторон в этом приливе крупного капитала к хлебной торговле было мало… При сосредоточении в руках банка (в портах или на крупных потребительных рынках) больших партий он, однако, не заботился ни об очистке зерна, ни об улучшении его качества, ни о правильности хранения: он должен был спешить с его продажей, часто влияя таким образом на понижение цен». При этом одни «русские» частные банки работали преимущественно французскими капиталами, другие – немецкими.

Любопытно отметить, что герой романа Бальзака «Отец Горио», не олигарх, а торговец средней руки, до того, как попасть в пансион госпожи Воке, занимался экспортом зерна и муки из России и нажил солидный капитал, который ещё несколько лет «доили» две его бессердечные дочери, за счёт денег отца пытавшиеся закрепиться в аристократической среде и содержавшие своих любовников.

После радикального переключения русского зернового хозяйства на экспорт (даже начало этого процесса приводило Энгельгардта в негодование) это был уже совсем иной рынок, нежели десять лет назад, когда он был рассеян по всей стране и обслуживал её потребности. Теперь его механизм для крестьянина стал напоминать механизм государственных поставок, к которому мы привыкли в колхозах. Крестьянин выполнял договор поставки определённой банковской конторе, закупавшей зерно у целых губерний».

В СССР этот тип отношений крестьян (и колхозов) именовался контрактацией. Государство закупало зерно у хозяйств на корню и расплачивалось за него живыми деньгами. Отсюда и жестокость «закона о трёх колосках», вызывающая злобную реакцию либералов. Зерно уже заранее было продано колхозом государству, крестьяне получили за него деньги, оно уже стало государственной собственностью, и массовое его воровство уже каралось как расхищение государственной собственности.

Энгельгардт вроде бы мимоходом затрагивает важнейшие вопросы развития экономики России в целом. Ведь это же письма «Из деревни». Но внимательный читатель, к какой бы сфере деятельности он ни принадлежал, непременно задумается, а как эти выводы Энгельгардта можно приложить и к его делу.