Против течения

– Я думаю!

– Она куратор в Лувре, мы случайно в музее встретились, и я прямо обомлела, как увидела! Правда, на маму похожа?

– Да, очень…

– Она милая, вот увидишь! Ладно, я пойду к Юлечке.

– А где Кира-то? – не выдержав, спросила Марина, но Мила только махнула рукой: – А, не спрашивайте!

Подошел Анатолий, и Марина еще издали начала улыбаться – настолько он был не похож на себя прежнего.

– Ну, как тебе моя-то?

– Толь, я так рада за тебя, просто слов нет! Только…

– Похожа на Валерию, да?

– А тебя это не смущает?

– Ты знаешь, когда я первый раз ее увидел – просто чуть не умер. Милка подстроила, представляешь? Чуть до инфаркта отца не довела! Но потом отдышался, присмотрелся – ты знаешь, она совсем другая! Я теперь и не вижу сходства. Это внешнее все.

– Да, ты прав, – сказала Марина, присматриваясь к Франсуазе. – Она другая.

– Ты взгляни по-своему на нее, а? Пожалуйста!

– А что, не доверяешь?

– Доверяю! Просто… вдруг что увидишь, чего я не вижу.

– Да уж, ты в полном ослеплении! Ладно…

Марина вгляделась.

– Толь, все хорошо! Она светлая, искренняя, любит тебя, как ни странно…

– Ну, спасибо! Что ж, меня прямо и полюбить нельзя!

– Да не обижайся ты, я же шучу! Конечно, в тебя можно влюбиться, ну что ты! Только…

– Что?

– Она действительно – не Валерия. Ты ей нужен целиком и полностью.

– Марин, ну, что ты, в самом деле! Я теперь другой человек. Она мне тоже нужна. Очень. Ты знаешь, я оглядываюсь назад и думаю: «А жил ли я на самом деле?» Вот как сел тогда на мосту в машину Валерии, так и ехал все эти годы. А может, я – настоящий! – остался стоять на том мосту, понимаешь?

– Понимаю.

– Чужую жизнь прожил. Деньги эти, провались они! Деньги были, а счастья – не было.

– А теперь – есть счастье, да?

– Есть.

– Дай я тебя поцелую, что ли, а то заплачу сейчас…

– Нет, Марин, ты прости! А то она ревнивая.

– Ревнивая! – Марина засмеялась. – Так тебе и надо!

И Анатолий засмеялся. Смутился, но засмеялся. Он действительно был счастлив. Эту европейскую поездку он придумал от полного отчаянья, надеясь, что отвлечется, а дочерей взял просто потому, что совершенно не мог быть один, хотя сразу об этом и пожалел – особенно о том, что не оставил Киру в Москве. С Кирой Анатолий просто не знал что и делать, а Мила, к его удивлению, совсем его не боялась и очень хорошо понимала, только порой смотрела такими глазами, словно это она – мать, а он отбившийся от рук сын-подросток. Анатолия это забавляло и трогало, но разговоры с дочерью он выдерживал с трудом: Мила была так непосредственна и искренна, как будто ей не двадцать лет, а пять, да и он совсем не привык к откровенности. В один из вечеров Мила разыскала его на терраске отеля, где он в одиночестве потягивал коньяк, любуясь крышами Флоренции на фоне заката.

– Папа, ты опять пьешь?

Мила села рядом и схватила из тяжелой керамической тарелки большую желтую грушу. Она долго задумчиво рассматривала отца, впиваясь крепкими молодыми зубами в истекающий соком грушевый бок, потом произнесла:

– Знаешь что? Тебе нужна женщина.

Он чуть не подавился и вытаращился на дочь в полном изумлении:

– Да что ты такое говоришь?

– Тебе надо снова жениться. А то ты сопьешься. Правда, папа! Ты не думай, я все понимаю. Мама… она была… удивительная. Но она же не любила тебя?

– Откуда ты это взяла?!

– Папа! Она ведь и нас очень мало любила. Я не понимала, долго. А когда пришла Марина…

Анатолий вздохнул.

– Марина нас любила – меня, Степочку, даже Киру! А ведь мы ей – никто. Знаешь, мне раньше казалось, я влюблена в Алексея!

– Господи, и эта туда же, – пробормотал Анатолий, наливая себе еще коньяку. Мила покосилась, но ничего не сказала.

– А потом поняла: я в них обоих влюбилась, понимаешь? Они же были как… как инопланетяне среди нас!

– Это мы – инопланетяне.

– Ну да. И по сравнению с ними у нас в семье так холодно. Стужа просто. Ты подумай, ладно? Найди себе кого-нибудь, ты же еще такой молодой! Только кого-нибудь… теплого. Как Марина.

– Так, все! – решительно сказал Анатолий, который совершенно изнемог от этого разговора.

Ближе к утру он вдруг встал, вышел на балкончик, постоял, глядя на ночную улицу: что-то было не так, что-то изменилось в нем самом. Анатолий вдруг осознал, что он в Италии, во Флоренции – как будто второй раз проснулся. Он чувствовал себя легким, как воздушный шарик, готовый лететь по воле ветра, и ему на самом деле хотелось лететь: лететь, бежать, спешить навстречу – чему, кому? Навстречу самой жизни. Заснуть он не смог, оделся и вышел в город. Была несусветная рань. Он прошел пешком полгорода и к рассвету поднялся на Пьяццале Микельанджело, встал перед парапетом и взглянул на раскинувшийся по обоим берегам реки город, лежащий, как драгоценность, на синем бархате пологих Тосканских гор…