Против течения

– Марин, я даже слушать этого не хочу!

– Лёш, но это – жизнь. И все умирают, рано или поздно…

– Прекрати, я тебя умоляю!

– Горе ты мое! Хорошо, я буду жить вечно – что мне еще остается. Анатолий мне никогда особенно не нравился – ни как человек, ни как мужчина, но когда мы с ним стали ближе… Ну, Лёш! Просто как два человека, и все! Понимаешь, у него друзей вообще нет, ему даже поговорить не с кем было, кроме Валерии…

– Прям я его пожалел!

– Конечно, он сам в этом виноват, наверное. А со мной он говорить мог. Я к нему относилась, как к брату – почему-то как к младшему брату, хотя он даже старше, чем ты.

– Смотрел он на тебя всегда очень не по-братски.

– Я видела. И не только смотрел.

– Как?

– Ну, была у него попытка, спьяну. Я его осадила, очень жестко. Он понял.

– Знал бы – убил!

Марина вздохнула.

– Лёш, я тебе говорю – он все понял. То, что он сестрой меня назвал – так он и чувствует это, поверь, я же вижу. Не станешь же ты ревновать меня к брату?

– И это все, что было?

– С его стороны – да. За себя я тоже могу отчитаться, тем более что ты практически все и видел: обняла пару раз и поцеловала, утешая в горе. И все. Лёша, я его никогда не хотела! Но чтобы уж до конца честной быть – скажу: была одна секунда, когда я думала: а не переспать ли с ним? Ты правильно сказал – тебе в отместку. Чтобы ты на себе почувствовал. Но это мысль была, а не желание – ты понимаешь разницу?

– И что ж не переспала?

– А я представила, что потом будет: скрыть я не смогу, ты на стенку полезешь, тебе будет больно, а мне – вдвойне. И как жить тогда? Вообще-то все так и вышло, как я думала – только на пустом месте.

Леший молчал.

– Лёш, я не знаю, как тебя еще убеждать. Ты сам определись, веришь мне или нет.

– Ну, а тогда-то что было? У елки?

– Ах да! Это еще труднее объяснить…

– Ты дух Валерии, что ли, вызвала?

– Она сама пришла. Или Анатолий ее призвал, не знаю – он так тосковал, чудовищно просто. Знаешь, как ломка у наркоманов, так и у него было. И Валерия попросила его поцеловать – проститься. Я была как проводник, медиум, понимаешь? Я сама ничего вообще не чувствовала, да он меня и не касался даже, просто стоял очень близко. Ты знаешь, как я могу не допускать до себя.

– Да-а…

– Я понимаю, в это поверить невозможно! Я и сама бы не верила, но это уже второй раз.

– Второй? С Валерией?

– Нет, первый раз с Дымариком. Я на кладбище ездила – проститься с ним, на похороны-то не осмелилась прийти. Это давно было, мы с тобой всего год, что ли, прожили. Правда, я не уверена, что сама его вызвала – там жена была и сын…

– Ничего себе…

– Я тебе тогда не стала рассказывать. А сейчас все думала, как бы тебе это показать, но так и не придумала. Я, правда, не знаю, как это происходит! Оба раза я сама ничего не делала.

– Так что же это, Марин? Выходит – смерти нет?!

– Лёш, я не знаю! Что я могу знать?! Я такая же, как все, просто умею некоторые вещи, которые другие не могут, только и всего. Ты знаешь, я что подумала? Может, съездим к ней?

– К Валерии?

– Да. У меня такое чувство, что она это специально сделала. Мне кажется… ты только не сердись! Она старалась свести меня с Анатолием – чтобы ее место в семье заняла. Видишь же, без нее все разваливается.

– Да ты что!

– Я с Валерией много общалась в последнее время и лучше ее узнала – она открывалась мне пару раз. Ты во многом был прав про нее, а я еще тебе не верила. Помнишь, ты увидел – любви нет ни капли? Так и есть. Она говорила: «Нет у меня того, чем любят. Все выжжено». И как женщина холодная была, и просто как человек. Снежная королева. А я ей была нужна – и тут ты прав! – как источник любви, которую она сама никому дать не могла. И то, что я чувствовала от нее – моя же любовь и была, отраженная. Вместо любви у нее было такое, знаешь, звериное чувство собственности – на детей, на Анатолия.

– И на тебя!

– Да, наверное. Ему она разрешала погулять – как пса на длинном поводке выводила. И то только потому, что ей это не нужно было – секс. У него поэтому и ломка такая сейчас – поводок порвался. И ты знаешь, Валерия все это про себя поняла, только когда со мной встретилась. Она говорила: «Прожила жизнь, а не знала, что калека». Тоже ты угадал! И она пыталась, искренне пыталась как-то… исправиться, что ли. Но не получалось. Знаешь, вот как человек, который делает добро только потому, что знает: так надо. Так принято, так прилично. А главное, не будешь делать добро – тебе самому будет плохо. А если б знал, что ничего ему самому не будет плохого – да он наплевал бы на всех!

– А есть, которые не могут не делать. И будут делать добро, даже если им самим от этого будет плохо! Знаю одну такую.

– Лёш, перестань. Нашел тоже… идеал. Забыл, как я Киру чуть не убила? Мне до сих пор во сне снится…

– А, кстати, я забыл тебе рассказать. Я же там и Киру встретил, в аэропорту. Представляешь, она волосы в красный цвет выкрасила.

– Рыжий?

– Красный! Как знамя! И я…

– И что ты? Возбудился?

– Марин, ну я не знаю просто! Вот что ты такое говоришь, ей-богу!

– Обиделся! Прости, прости! Ну, и что Кира?

– Да я хотел картину написать…