Против течения

Она не умела плакать. Она выросла в любви и ласке и была наделена легким доверчивым нравом и способностью к состраданию. Не могла долго обижаться и дуться, и слезы, если и появлялись, высыхали тут же. Отец же с матерью просто обрыдались, отправляя единственную дочь, свет и радость, в Москву на учебу. А Валерия рвалась из своего провинциального городка, как птица из клетки – ей казалось, там, в столице, ее ждет совершенно необыкновенное будущее, прекрасное и светлое! Она готова была любить все на свете. Это чувство переполняло ее, когда она стояла с простым дерматиновым чемоданчиком на площади трех вокзалов – машины гудели, милиционеры свистели, люди галдели, и стая голубей, взмыв из-под ног, кружила в ослепительно синем московском небе, перечеркнутом далеким облачным следом пролетевшего самолетика.

Она радостно озиралась по сторонам, не замечая, как оглядываются на нее прохожие, особенно мужчины: юная, стройная, с тонкой талией и высокой грудью, сияющими глазами и румянцем на щеках, она являла собой образец классической русской красавицы, только сарафана не хватало да кокошника с косой. Длинной косы не было: природа наградила Валерию такими густыми волосами, что ломались расчески – не продерешь! Поэтому она заплетала две короткие косички, которые даже не надо было ничем перевязывать – крупно вьющиеся волосы держались сами собой.

В университет Валерия поступила – кроме красоты, которую она не сознавала, у нее был острый ум и хорошая память: не зря школу окончила с медалью. Жизнь открывалась перед ней как шкатулка с блестящими новогодними игрушками и подарками. Очень быстро выяснилось, что среди игрушек встречаются и разбитые, а некоторые подарки судьбы лучше было бы не принимать. Ум не помог – слишком наивна была и доверчива, слишком романтична и провинциальна, слишком жаждала беззаветной любви. Беззаветная любовь не замедлила явиться в лице Ивана Горского, молодого аспиранта. Валерия ухнула в эту любовь, как в пропасть, до полного самозабвения. Готова была пойти на все, лишь бы не сердился ее Ванечка, только бы с ней был. Но их любовная лодка быстро разбилась…

Горский жил с родителями в коммуналке. Семья мужа с трудом нашла угол для молодых, и Валерия чудовищно смущалась, когда Иван приступал к выполнению супружеского долга – кровать, на которой они спали, отчаянно скрипела. Никакого особенного удовольствия она не испытывала: муж был слишком нетерпелив, да и какое удовольствие, когда тут же за шкафом спали родители мужа? А те, несмотря на их, как казалось юной Валерии, преклонный возраст, порой занимались тем же самым, и утром она не могла поднять глаза, потому что все еще помнила их ночные вздохи и охи из-за шкафа. Неожиданно получившийся ребенок никуда решительно не вписывался и нарушал все далеко идущие планы Ивана. Проблему решили с огромным трудом: девятнадцатилетняя Валерия даже не сразу поняла, что беременна, все сроки были пропущены, и она еле выжила после почти криминального аборта, который ей устроили за большие деньги.

Спустя пару лет ее молодой муж случайно, за компанию, вляпался в какое-то очень нехорошее дело. Всех друзей повязали, и его тоже. На горизонте замаячили лагеря – или психушка, что было еще хуже. Нервный Ванечка не выжил бы ни там, ни там, это было ясно всем и ему самому в первую очередь. Но совершенно неожиданно его вдруг отпустили, ничего не объяснив и взяв только подписку о неразглашении. Он долго не понимал, в чем дело, бесконечно и безрезультатно оправдывался перед друзьями, подозревавшими, что его подцепил на крючок КГБ, и даже запил, в полной мере ощутив непривычную шаткость окружающей действительности, до того времени весьма к нему расположенной.

А дело было в Валерии. Молодой следователь, работавший по этому делу, увидел во время обыска Валерию – и воспылал. Ничего существенного они у Горского не нашли и, возможно, его освободили бы и так, хотя КГБ не любил отпускать из своих лап никого: коготок увяз – всей птичке пропасть. Коготок увяз у Ивана, а пропала Валерия. Следователь вызвал ее на служебную квартиру и так запугал надвигающимися на Ванечку ужасами, что она была готова на все, лишь бы спасти любимого. Она закрыла глаза, стиснула зубы и отдалась следователю на его казенной кровати.

Кагэбист – звали его Семеном – был по-своему честен: он подчистую вымарал Горского из дела, так что и следа не осталось. Но расплачивалась Валерия долго: он держал ее на крючке, угрожая открыть дело в любой момент. Влюблен был по-настоящему, и разыгрывались между ними порой сцены, достойные Достоевского: с целованием ног, рыданиями и размахиванием револьвером, и Валерия иной раз даже чувствовала к нему какое-то сострадание. Отношения эти были чудовищно мучительны для нее. Но Семен только тогда опомнился и отстал от нее, когда она чуть было не застрелилась на глазах у него из его же револьвера. Семен успел схватить ее за руку, и пуля разбила казенное зеркало.