Против неба на земле

Пришел – не обнаружил себя прежнего‚ многих не обнаружил в местечке‚ лишь старая Цирля тащила на плечах‚ плитой на погребение‚ сто двадцать неподъемных лет.

Спросила:

– Ты кто?

Ответил:

– Странствующий печальник.

– Зачем пришел?

– Отыскать пристанище.

Прикинула:

– Тогда так. Имеется в запасе промысел, не всякому под силу. Осилишь?

– Осилю‚ – сказал Шолем.

– Старого Янкеле схоронили. Который ходил по домам. Передавал дурные известия.

– Не осилю‚ – сказал Шолем.

– Платят за это поштучно. Из общинной кружки. И платят неплохо: работа тягостная‚ при слезах. Янкеле тем и кормился‚ сыновей женил‚ дочерей выдал замуж, – дурных вестей и на тебя хватит.

– Нет‚ – повторил Шолем. – Это не по мне.

Сутул. Суховат. Волос золотист. Прошелся по кладбищу из конца в конец‚ не упустив никого‚ ознакомился с новыми могилами‚ посидел в раздумье у невидного камня, в тиши отстоявшегося покоя: "И умерла и погребена здесь..." Написал пару слов‚ положил лист на холмик‚ придавил камнем, – от ночной сырости намокла бумага‚ размылись чернила‚ буквы протекли к земле‚ вглубь просочившись для прочтения: "Я вернулся". Река печали иссякла‚ обратившись в пересохшее русло‚ но бабушкина любовь теплилась на том же месте.

Поселился в кладбищенской сторожке поближе к ней. Выполол сорняки. Вычистил дорожки. Укрепил завалившиеся камни. Возвел ограду вокруг усопших, чтобы не стали добычей забвения и при нужде заступались за живых.

Женился.

Передал семя свое.

Родил Ушера.

Любовь сына уберег до старости...

...Ушер вошел в жизнь при солнечном касании‚ когда неспешно розовело за лесом‚ – верный знак‚ что вырастет щедр, влюбчив, незлобив, легок на поступь‚ заливист и голосист: дзынь-зынь. Ушер – зеркальных дел мастер – выполнял работу со старанием: отбирал стекло без изъяна‚ резал до нужного размера под пение алмаза‚ раскатывал олово до неприметной тонкости‚ натирал ртутью; зеркала перенимали светлый взгляд мастера‚ ясный его облик‚ а потому приукрашивали всякого‚ кто к ним приближался‚ врачевали совесть‚ настраивали сердца‚ а к вожделению не склоняли.

Каждый находил утешение в его зеркалах‚ в озерной их чистоте‚ даже замшелые запечные старики; каждого манило шагнуть в их глубины, обосноваться в голубоватом покое, чтобы оттуда, из зеркального бытия, взглядывать на мир в благодушии и довольстве. А они стояли на полу‚ висели на стенах в ожидании покупателя‚ отражались одно в другом‚ как сон во сне‚ ручей в ручье‚ кружили голову своему создателю – кудряв‚ крепок‚ волосом рыжеват‚ будто немало Ушеров работало в мастерской зеркальщика. Птица залетала ненароком‚ металась во многих обликах‚ не находя выхода; к вечеру он и сам запутывался‚ не в силах отличить явное от мнимого‚ себя от изображения‚ – это значило‚ пора заканчивать работу и возвращаться домой.

– Не дышите на зеркала, – умолял заказчиков. – Не захватывайте руками! Они от этого слепнут...

В один из дней прискакали гайдуки‚ заломили руки‚ отвезли к паночке, жизнь проводящей в прелестях, потехах и танцеванье. Вышла к нему в постельных одеждах‚ коварна и обольстительна, и Ушер потупился‚ дабы не согрешить в помыслах от злого очарования.

– Видишь мои зеркала?

В углу лежали осколки – великой грудой. Может, она их била‚ недовольная видом своим‚ а может, лопались от гневного ее взора.

– Правда ли, что твои зеркала приукрашивают женщин‚ отчего хорошеют безмерно к приходу мужей?

Ушер кивнул головой.

– Правда ли‚ что это способствует деторождению?

Снова кивнул.

– Изготовь для меня зеркало вожделения‚ – повелела паночка‚ потакая желаниям. – Чтобы подвигало к шалостям Амура. Сделаешь – озолочу. Не сделаешь – сгоню всех со своей земли. И кладбище ваше разорю.

Ушер побежал к раввину:

– Беда‚ ребе!..

Старый раввин молился всю ночь‚ а наутро сказал:

– Сделай ей зеркало.

Далее – противоречиво. Далее – многие несообразности‚ из которых выберем самые достоверные. Рассказывают: паночке полюбилось ее отражение в зеркале, толпой пошли воздыхатели с их шалостями, и она оставила местечко в покое. Уверяют: паночка осердилась и приказала распахать кладбище‚ но когда гайдуки приблизились к могиле наставника‚ родившегося с кипой на голове‚ пали их волы‚ пали лошади‚ пали бездыханными они сами. Утверждают со слов очевидцев: зеркало отразило нутро паночки‚ скрытое от всех, ненасытную ее похотливость, отчего обернулась в козлоподобного демона‚ не отбрасывающего тени‚ и ускакала в пустыню...

Облако наползло без спешки со стороны кладбища‚ провисло до спелых подсолнухов‚ спрыснуло обильную морось на истомившиеся на припеке посевы. Подсолнухи опустили отяжелевшие головы и увидели человека на тропе‚ тощего‚ иссохшего‚ который лежал ничком‚ без движения. На нем был драный балахон из мешка‚ голову укрывала соломенная шляпа с объеденными полями‚ словно их сжевала коза‚ ноги в опорках запеклись кровавыми отметинами. Подсолнухи покачивали головами на ветру‚ как осуждали или печалились‚ но помочь несчастному не могли‚ и он пролежал до заката без надежды на снисхождение.