Протест прокурора. Документальные рассказы о работе прокуроров

— Мы жили хорошо. Очень хорошо. Она всегда говорила, что я самый близкий, самый-самый… — Велемиров провел дрожащей рукой полбу. — Ну а для меня она была — все! Сижу на работе, а сам думаю: скорей бы домой, скорей бы увидеть ее.

— Когда вы видели ее в последний раз? — продолжал допрос следователь.

— Второго, — глухим голосом ответил Велемиров. — Утром, когда уходил на работу… Если бы я знал, что вижу ее в последний раз…

— Какое у нее было настроение?

— Нормальное. Она еще дала мне письмо.

— Какое письмо? — насторожился Кашелев.

— От тети Жени. — Георгий вынул из кармана помятый конверт. — Говорит: прочтешь на работе… Так и звучат в ушах ее последние слова.

— Не могли бы вы оставить это письмо мне? — попросил Кашелев. — На время?

— Конечно, пожалуйста.

Велемиров положил конверт на стол.

— А какие взаимоотношения были у вас с родителями? — задал вопрос следователь.

— Нормальные. Как у всех… И какое это теперь имеет значение? Мары нет. Остался только холмик. — Георгий прижал обе руки к груди и неожиданно произнес, страстно, с горящими глазами: — Отпустите меня! Очень прошу! Я потом приду… Когда хотите… А сейчас мне надо к ней… На могилу.

«Какой уж тут допрос, — подумал Кашелев. — У парня душа разрывается».

Он отпустил Велемирова на кладбище, сказав напоследок:

— Позвоните мне, когда мы сможем еще побеседовать.

— Обязательно, обязательно. Спасибо.

Он быстро вышел, потом вернулся за забытой шапкой и ушел.

Кашелев некоторое время сидел без движения, переживая только что происшедшее в кабинете.

Заглянул Жилин.

— Ну, как дело Велемировой? — спросил он.

Следователь рассказал о приходе Георгия с матерью.

— Так сильно переживает? — покачал головой прокурор.

— Я даже испугался. Думал, с ума сходит. В буквальном смысле.

— Значит, похоронили сноху без Георгия, — медленно произнес Жилин, думая о чем-то своем.

— Хотели как лучше. Берегли сына, — высказал предположение Кашелев, вспомнив слова Валентины Сергеевны.

— Возможно… Похороны — штука тяжелая. Особенно для впечатлительной натуры. — Прокурор внимательно посмотрел на следователя. — Однако и на вас очень подействовала эта сцена.

— Что вы, Сергей Филиппович, — смутился Кашелев.

— Вижу, вижу. И стыдиться не надо. Бояться надо равнодушия в себе. — Жилин растеребил свои седые волосы. — Что вы думаете предпринять по этому делу?

— Я составил план следственных действий, — сказал Кашелев, доставая лист бумаги. — Первое: допросить соседку Велемировых, ту, которая занимает четвертую комнату в их квартире.

— Кто она?

— Куренева Елизавета Федоровна. Сорок два года. Жизнь всех Велемировых протекала, можно сказать, на ее глазах.

— Следовало бы давно допросить, — не удержался от замечания прокурор.

— Так ведь праздник был.

— Дальше?

— Поговорить с соседями из других квартир, с подругами Маргариты. Установить круг знакомых Георгия и Маргариты. Не заходил ли кто-нибудь из посторонних в квартиру Велемировых второго декабря от одиннадцати до половины двенадцатого дня.

— Это самый главный вопрос, — подчеркнул прокурор. — И еще: тщательно разузнайте, как жили между собой Маргарита, Георгий, его отец и мать.

— Это у меня записано, — кивнул следователь.

— Добро, — сказал прокурор. — Держите меня все время в курсе.

— А как же, Сергей Филиппович!

К советам Жилина Кашелев прислушивался очень внимательно. Еще бы, у прокурора за плечами был огромный опыт. Лев Александрович был рад, что с первых дней своей самостоятельной деятельности на следственной работе попал к такому прокурору района.

Жилин вышел. Кашелев вспомнил о письме, полученном Маргаритой утром второго декабря. Вот что он прочитал на листке, вырванном из школьной тетради в линейку: