Протест прокурора. Документальные рассказы о работе прокуроров

Так было, когда он стал пропускать уроки, и Прасковья Петровна за руку привела его в класс, где и провела целый день за последней партой. Все повторилось и в последующие дни, с той только разницей, что тетя лишь заглядывала к нему — не сбежал ли? За полторы недели такого надзора он уже и думать перестал о возможности пропускать уроки.

Так было, когда Валерий стащил с прилавка в магазине небольшой кусочек колбасы (как он потом признался, не для себя — для товарища), и она без крика, без шума дала ему в руки полтинник, повелев отправиться с ним к продавщице и извиниться перед ней за содеянное. Ох, как тяжело дались ему шаги до магазина и какими труднопроизносимыми стали вдруг слова о прощении. Но с тех пор остерегался зариться на чужое. И другим не позволял.

— Зато я теперь твердо убежден, — горячо объясняет мне Валерий Павлович, — что добром, твердым, разумным воздействием можно добиться большего, нежели наказанием. Это вообще. А в частности, конечно, разные встречаются и дети, и взрослые: одни никак не реагируют на возможную кару, других портит неумеренное мягкосердечие. Но доброта, я уверен, не может не дать хороших всходов. Поймите меня правильно, я имею в виду не всепрощенчество, а именно доброту — действенную, конкретную, требовательную. Ведь и наказание в применении к определенной личности может оказаться благом — либо для нее самой, либо для общества.

Знаете, — продолжает Виноградов, все более волнуясь, — не могу себе простить одного промаха, допущенного сразу же после окончания Московского университета, когда был назначен в Старице следователем прокуратуры.

Привели ко мне мальчишку. Как водится, протоколы, документы, очевидцы. И сам виновник налицо. Злой, мне показался, наглый, неисправимый преступник. Хоть бы какую-нибудь слезинку выдавил из себя, хоть бы показное раскаяние продемонстрировал. Ну а я жму. По всем статьям закона. Как же, у меня власть, сила, я общество защищаю, а он этому обществу пакостит, да еще упорствует. Мне бы в своем упоении властью сообразить, что паренек только хорохорится, по глупости в бутылку лезет. Мне бы его на задушевный разговор вызвать, а я допрашиваю, самодовольно, уверенный в своей правоте. Подросток и вовсе замкнулся: то отмалчивается, то грубит или, еще хуже, хамит.

Словом, был суд, и попал Виктор в колонию для несовершеннолетних. Вернулся, проведя несколько лет не в самим лучшем, сами понимаете, обществе. Поднабрался всякого, да и страх перед уголовным наказанием преодолел. Через несколько месяцев — ему только восемнадцать исполнилось — новый фортель, похлеще первого. Дали ему четыре года. В двадцать два вернулся. Заматерел, обозлился, волком ходит. Как-то встретил на улице, спрашиваю: «Ну как?» Он в ответ с подленькой улыбочкой: «А никак. Тюрьма — это еще не фронт». Я было вскипел, дескать, сопляк, что тебе ведомо о войне, кто дал право сравнивать? Виктор только грязно выругался и ушел.

Через три месяца узнаю, что накуролесил он по-новому, да так, что двенадцать лет лишения свободы, заработал. В тридцать четыре, значит, выйдет. С совершенно изломанной судьбой, не приспособленный к труду без команды, к общению с нормальными людьми, с извращенными понятиями о человеческих ценностях. Страшно мне стало. Может, и не положено прокурору такое говорить, но исправительные учреждения — это не только школа исправления, но порой и школа зла, творимого матерыми преступниками, которых уже ничем не проймешь. Случается, их «педагогика» берет верх над педагогикой официальной, особенно если попадаются «ученики», слабые душой и сердцем.

Судьба Виктора перевернула и мою судьбу, мои взгляды на преступность подростков. Стараюсь с тех пор делать все, чтобы по первому разу не доводить дело до суда. Вот такой принцип справедливости к ребятишкам исповедую. Нет неисправимых — есть плохие исправители, а плохие исправители — почти всегда плохие люди. Что было бы со мной, не попадись на моем жизненном пути с самого детства хорошие люди? Я ведь, по сути, был неким вариантом того же Виктора. Ну пусть несколько мягче, менее резким, но кто знает, что со временем вышло бы из меня? Спасибо Прасковье Петровне, которая сделала все, чтобы исправить мой характер, заставила меня учиться, работать. Да и потом везло на хороших людей.

…Валерий начал больше внимания уделять учебе, подтянулся, избавился от разболтанности и этакого хулиганистого удальства. Как всякого мальчика, его вскоре привлекла техника. Стал учиться водить машину. Получалось неплохо. Попалась на глаза заметка о знаменитом нашем боксере Королеве, захотелось и себя попробовать. Тоже получалось неплохо. Как было не поверить в себя?

Случилось так, что без малого год проработал в Москве таксистом. Даже в мыслях не имел, насколько это обстоятельство, ничем вроде не примечательное, скажется на всей его дальнейшей жизни. А вот, поди ты, сказалось.