Пространство и время

Бабушка стояла рядом и кивала головой в ответ на мамины слова. Вовка понимал, что она кивает просто так, потому что ветер относил слова и ничего не было слышно. А мама, казалось, говорила что-то важное, повторяла несколько раз одни и те же слова — это было понятно, что одни и те же слова, но какие? Наверно, это только казалось, что слова были важные, слова всегда простые.

Вовка смотрел на мать, на отца, а они смотрели на него, и когда катер отвалил от причала, мама заплакала, а отец сгорбился, и Вовке показалось, что они какие-то старые сейчас, и ему стало страшно и больно. Он эту боль хорошо почувствовал — она по-настоящему колола ему что-то внутри. Он вцепился в поручни и тоже хотел что-нибудь сказать, что-нибудь крикнуть, но ничего не приходило в голову, он только прошептал: «Мама…» В это слово он вложил все, что хотел сказать и что сказать не сумел, это слово и успокоило его, и еще больше встревожило. Он так был сейчас полон этими своими чувствами, что совсем забыл о Нате. Она стояла в стороне от Вовкиных матери и отца и махала на прощание рукой. Катер развернулся, выровнял курс, и рейд потихоньку начал отставать от катера…

— Ишь гуляют как! Весело живут…

Вовка с бабушкой обернулись и увидели старого знакомого, с которым вместе плыли в прошлый раз.

— Ну как, Рыжик, повидал отца? Повидал… — ответил он сам себе.

Была уже ночь, на палубе горели красные сигнальные огни. На рейде пелись песни, заливалась гармонь, игралась свадьба…

— Вот у нас так, — вздохнул мужчина. — Веселиться у нас умеют. А я вас спрошу: есть жизнь на других планетах?

Вовка с бабушкой молчали.

— А я вам отвечу: на других планетах жизни нету.

За поворотом рейд скрылся.

РАССКАЗЫ

ВРЕМЯ ТВОЕЙ ЖИЗНИ

Женщина, которая приснилась Бахолдину, была в белом халате; она наклонилась над ним и сказала, что-то. Бахолдин испугался, зашептал: «Уходи, уходи…», она усмехнулась: «Ну, мы с тобой еще встретимся…» — и ушла. Тут Бахолдина словно толкнули, и он проснулся.

А проснувшись, ничего не увидел вокруг, потому что было темно. Правой рукой Бахолдин потянулся к стулу, где лежали папиросы и спички, но ни спичек, ни папирос там не оказалось. «Ага… — начал думать Бахолдин. — Вон что…» И поневоле вспомнилась женщина, которая приходила к нему во сне: что такое сказала она ему? Ведь он видел, как она наклонилась над ним, видел и помнил, как шевелились ее губы, произнося какие-то слова. Но что это были за слова? О чем? И отчего так тревожно и неспокойно теперь на душе?

Но как ни мучился, как ни напрягал и ни ругал свою память Бахолдин, так ничего и не смог вспомнить.

Еще полежав, он понял, что теперь уже не заснуть. Он вздохнул и сказал себе: ну нет! Встал, подошел к окну и, отворив его, почувствовал влажный и нежный ветер с реки… Вдохнул и раз, и два, и три, и, казалось бы, так хорошо дышать им вечно, чистым и свежим воздухом, но нет — хотелось как раз закурить. «В самом деле, где же папиросы?» Вернулся к стулу, теперь уже различая силуэты предметов в комнате, левой рукой взялся за брюки и встряхнул их крепко — брякнули в коробке спички. Бахолдин застенчиво улыбнулся, быстро вытянул из кармана спички и пачку папирос. «Ведь не выкладывал я вчера ничего, ни спичек, ни папирос этих проклятых…» — подумал он и даже рассмеялся, вспомнив, что женщину, которая приходила к нему во сне, он и обвинил в воровстве…

Каких только снов не видывал Бахолдин за свою жизнь, но этот-то чем так мучителен? Чем так тревожен? А может, женщина сказала ему что-то такое, в чем была отгадка всего трудного в жизни Бахолдина? Отгадка той сложности, в которой он, казалось ему, уже давно запутался.

И он, попыхивая папиросой, начал ходить из одного угла комнаты в другой, но чем больше ходил и думал, тем большее чувствовал неудовлетворение…

Он включил свет, оделся и вышел из комнаты… В коридоре, на стуле у выхода из Дома приезжих, дремал белесый старичок дежурный; когда Бахолдин проходил мимо, он очнулся, зевнул и спросил:

— Куда это вы? Ночь…

— Так… — ответил Бахолдин. — Не спится что-то…

Старичок взглянул на него как бы вопросительно: мол, отчего это может не спаться здоровому, молодому еще мужику? — но вопроса никакого не задал, только вздохнул.

Бахолдин пошел к реке. Он любил бывать в Нижнем-и-Верхнем Поле — широком, по обе стороны от реки раскинувшемся поселке. Сейчас, как и всегда, когда вызывали его из Трех Проток в Нижнее-и-Верхнее Поле — в контору леспромхоза, на совещание или производственное собрание, Бахолдин ощущал в груди какую-то странную, немного с болью, надежду.

Нижнее-и-Верхнее Поле! Кому понять, какое значение, какую сладость могут иметь эти бесхитростные слова! Нижнее-и-Верхнее Поле — это место, откуда за каких-нибудь два — два с половиной часа маленький, тщедушный, но прекрасный «кукурузник» может поднять Бахолдина в небо и унести в невидимую и неслышимую отсюда родную Тюмень.