Вечером Сосновский и Коган, меняясь и умело прячась на неосвещенных улицах и в переулках, дошли все же следом за Лехой Машным до нужного дома. Они решили, что парня брать сейчас не нужно. Да и затягивать с операцией не имело смысла. Докладывать Буторину и Шелестову, что этот уголовник каждый день кому-то носит сюда еду? Да еще по показаниям содержательницы притона, здесь может прятаться сам Гриб или его люди. Нет, надо действовать самим, применительно к обстановке, которую следовало изучить.
Парень вышел из дома с пустым мешком и двинулся назад по улице. Сосновский показал пальцем на дом и тихо прошептал:
– А ведь Леха к дому подошел свободно, не таясь. Значит, не охраняют они его снаружи, иначе был бы какой-то сигнал, что я свой. В такую погоду и своего не различить, и чужого за своего принять можно.
– Есть такой резон, – согласился Коган. – Домишка старый, окна, видать, не все со стеклами. Видишь, ставнями закрыты окна, а свет проблескивает только в щели одного окна. Я думаю, забиты они или тряпками плотно занавешены, чтобы сохранить тепло. Печку еще топят.
– В окна нам лезть не придется в таком случае. А в дверь, между прочим, этот урка и не постучал. Так просто открыл и вошел. Хотя там может быть вторая дверь заперта, которая из сеней в дом ведет. А так дом маленький, обычный пятистенок. Сколько, по-твоему, там человек может находиться? Не взвод же?
– Давай исходить из объема вещмешка, – усмехнулся Коган. – И слов этой твоей содержательницы «малины». Что он мог принести? Пару буханок хлеба, пару банок тушенки, килограмм крупы, бутылку водки. Вряд ли больше. Ну, или ненамного больше. Там человека три или четыре. Никак не больше. И не думаю я, что Гриб тут торчит в таких условиях. При его-то воровских регалиях ему по праву в других хоромах следует прятаться.
– Сам говорил, что он самый хитрый из всех хитрецов, – недовольно дернул плечом Сосновский. – Нет уж. Либо он тут что-то прячет, либо его основной отряд тут сидит. А людей у него мало, и иначе бы он своими силами управился, не искал бы нас или другую банду для налета.
– Слушай, – Коган хищно улыбнулся, – у нас с тобой по два ствола в карманах. Автоматов и пулеметов нет. И в случае чего помощи нам ждать неоткуда. Так что? Рискнем?
– Ситуация может измениться в любой момент, – проворчал Сосновский. – Пока советуемся, они отсюда уйдут в другое место. Может такое быть? Запросто! Поэтому давай действовать быстро и решительно. А в зависимости от того, что мы тут найдем, будем действовать и дальше. Телефон, если что, вон в том магазине есть. Видишь, со столба телефонный провод идет вниз?
– Провод я вижу, – покачал Коган головой, проверяя свое оружие. – Это как в нашей сейчас с тобой ситуации: провод – это наши желания, а наличие телефонного аппарата внутри – это реалии жизни. Часто очень неприятные. Ты готов? И учти, в домах еще подполы бывают. Знаешь, что такое подпол? В ваших Германиях такого нет.
– В наших Германиях такие подвалы бывают в домах, что тебе и не снилось, – парировал Сосновский. – Ни с какими подполами не сравнить. А в подвалах этих и винные бутылки штабелями, и колбасы с окороками под потолком висят. Войдешь туда, и от запаха голова кругом.
– Все, закончил душу травить? – ядовито спросил Коган. – И так с утра не жрамши. Давай так, я врываюсь через дверь, ты фиксируешь окна с двух сторон: с лицевого фасада два окна и справа одно окно. Чтобы не выскочил никто.
– Нет, Боря, ты сам сказал, что дом маленький, что там много народу не набьется. Ворвемся вдвоем и не дадим никому подойти к окну. А если случайность, а если тебя там зацепит пулей? Я тут ждать буду на улице? А ты там будешь валяться раненым или убитым. Нет уж! Вместе так вместе. По схеме «два» работаем!
– Ну, гляди, Мишка! Давай вместе.
Сосновский все же убедил Когана, что ему стоит входить первым, потому что он может опять разыграть раненного. Те, кто в доме, могут снова купиться на эту провокацию. Хоть секунда-другая, а это уже солидный выигрыш во времени. И они пошли к дому от забора, где было переломано множество досок. Подходи с любой стороны, и не надо перелезать. Дом вообще выглядел заброшенным. Возможно, так оно и было, просто кто-то чуть привел его в порядок. Правда, шли оперативники через двор так, чтобы совпадали их шаги, чтобы не было много скрипа снега под ногами. Сложно, но сразу мало кто разберет, что идут двое, а не один человек.
Держа правую руку под пиджаком, как будто зажимая рану, Сосновский левой рукой открыл входную дверь в сени. Оттуда пахнуло затхлой промерзшей тухлятиной и мочой. Видать, кто-то ленился ходить на улицу в мороз, а может, из соображений секретности. Сосновский сморщился, обрадовавшись, что морщиться у него получилось очень эффектно. Что от мерзости, что от боли. На лице выражение примерно одинаковое. И он потянул на себя вторую дверь в дом.