Просчёт финикийцев

Я не боялся полиции, я давно уже никого не боялся. Но когда они карабкались по склону, рискуя разбиться, мне стало их по-человечески жаль. Еврейская мудрость гласит, что каждый, кто спасет одну жизнь — спасет целый мир. Об этих полицейских, в отличие от меня, наверняка найдется, кому горевать. Ругаясь дурными словами, кряхтя и скользя на заднице по сыпучим камням, я спустился сам, и объяснил им по-английски, что Ауад — негодяй и ублюдок.

Патрульные заполнили бланки и сели в машину, уверенные, что инцидент исчерпан. А я поднял с земли камень, словно родился и вырос не в Джерси, а в какой-нибудь Палестинской автономии, размахнулся, и со всей дури швырнул им в заднее стекло.

— Почему, — недоумевает Мишель, — Ты проявил агрессию по отношению к людям, которых жалел всего несколько минут назад?

Она правда дура, или притворяется?

— Я плохо разбираюсь в законах, тем более европейских, — сказал я, — но по логике, за нападение на полицию с порчей имущества полагается как минимум арест и ночь в участке. Знал бы я заранее, что Ауад начнет препираться, а в карманах у него найдут товарное количество травы, я бы подумал трижды.

...Миллиарды лет пустоты, бесконечные пространства, наполненные ровным белым светом, короткий шанс произвести первое впечатление, и тот — истрачен на чужих людей, пустые разговоры и бесцельные скитания.

Спать с камере было неудобно. Каждый час приходил дежурный, фальшиво насвистывал футбольный гимн и гремел связкой ключей. Задержанные ворочались, пукали и угрюмо матерились. Ауаду удалось отключиться лишь перед рассветом, и снилось, будто он парит орлом над каменной пустыней — сильный, блистательный, и навеки молодой.

Астарта Библская ждала его, восседая на хрустальном троне меж заснеженных вершин.

— Великое море не сравнится глубиной с моей горечью, — сказала она, — Ты достиг того, к чему стремились многие, но свел все к собственной выгоде и жажде наживы.

— Я выполнил твое поручение, — сказал Ауад, — Я его нашел.

— Ты потерял его, разве не видишь сам? Он трижды прав в своем отказе. Из-за твоей гордыни суффетам удалось победить.

— Не знаю, — развел руками, точнее крыльями, Ауад, — Ты искала парня, который читает зашифрованное, и вот он со мной. Могу убить его, могу заставить работать. Я умею убеждать людей не только уговорами, и как правило, довожу дела до конца.

— Знаешь миф об Адонисе?

— Причем здесь это?

— Адонис был полубогом и получеловеком. Как человек, он умирал снова и снова, потому что смерть — единственное, что гарантировано судьбой. Как бог, он воскресал, чтобы выстрадать боль всех и каждого, искупить первородный грех, начать с чистого листа, делать мир привольней и чище.

— Разве это не про Иисуса?

— Адонис, Иисус, Таммуз, Осирис… Суть одна. Я хотела спасти людей: слепых, страждущих, придавленных бременем выживания, замученных бессмысленной рутинной работой. Все они подобны богам, рождены, чтобы творить, а не пахать. Ты же годами заботился лишь о собственной выгоде. Шел по жизни, оставляя позади руины и пепелища. Нес боль, страх и беспросветную тьму. Не творил, а разрушал.

— Я тоже человек, Астарта. Мне полагается второй шанс.

— Ты не тот, кто мне нужен. Убирайся!

Ауад разучился летать. Невозможно удержаться в потоках воздуха, если внутри тебя — свинцовая, холодная пустота. Если все, что ты когда-либо создал, оказалось никому не нужно, а все, что выучил — навеки забыто. Никогда еще не падал он так стремительно, никто еще не унижал его так беспощадно. Даже придурок Энди, даже шлюха Мариам.

Астарта взмахнула рукой, и раздался леденящий душу звон колоколов Апокалипсиса. Ауад открыл глаза. Дежурный по участку с криком “Подъем!” стучал чайной ложкой по прутьям ограды.

Глава 31

Около четырех часов ночи Карла остановилась на заправке у въезда в город. Она выкурила сигарету, выпила кофе, прошлась вдоль обочины, вдыхая влажный, чуть приправленный дорожной пылью воздух.

В траве, среди обычного для таких мест мусора, валялся кусок ржавой арматуры в метр длиной. Карла подняла его, взвесила в руке, ощутив приятную тяжесть, и решила, что находка скорее всего пригодится.

Было здорово ехать с открытыми окнами, неспеша, вслушиваясь в далёкий шум прибоя и отзвуки клубной музыки. Позади спящих изогнутых улиц, на вершине холма, поросшего соснами и колючим кустарником, виднелись в предутренней дымке руины древнего храма. На пустынной набережной, распугивая чаек, натужно кряхтел мусорный грузовик.

Карла не чувствовала ни злобы, ни отчаяния. Лишь стремилась избавиться наконец от этого годами неотданного долга, невыполненной миссии, недосказанной истории. Она просидела минут десять в машине, приводя в порядок мысли. Собрала волосы в тугой аккуратный пучок. Навинтила глушитель на свой (прогуглить, какая у нее должна быть пушка), спрятала в кобуру под курткой. Достала из багажника найденный лом. Хотелось то ли перекреститься, то ли преподнести человеческую жертву языческим богам.