Пророки

Потом замерла, снова завороженная подрагивающим, но никак не желающим гаснуть светом лампы. И вдруг заметила в сердце пламени что-то темное. «Вот, — сказала она себе, — вот где все мы находимся!» И все же как так? Почему, всего лишь перебравшись через забор, ты попадаешь из света во тьму? Рут шагнула к светильнику и пнула его. Лампа повалилась, но солома не занялась, и хлев не вспыхнул, как спичка. Фитиль просто потух.

Стало темно. Слышно было лишь, как переминаются с ноги на ногу животные и сдавленно подвывает один из черномазых. Второй же многозначительно молчал, напоминая Рут, что она по-прежнему здесь. Она подняла глаза и увидела прореху в крыше, которую не заметила раньше, когда думала, что хлев сейчас рухнет. В маленьком отверстии виднелось так хорошо знакомое ей небо, усыпанное крошечными звездочками — единственными наблюдателями, которых она не боялась. Они светили ей с безопасного расстояния и указывали путь. Как же долго она об этом просила, ни от кого не получая ответа.

Рут закружилась. Вскинула руки. Рассмеялась. Вот чего ей недоставало — этого знания. Ей открылось то, чего никто прежде не понимал. И пусть все думают, будто она помешалась, она-то знает правду. Знает, что со всех берегов моря к ней тянется длинный строй женщин, жизнь положивших на то, чтобы она оказалась здесь и сейчас. Каждая из них мечтала, чтобы Рут выпала иная доля. Теперь, сделавшись крапинками на чернильно-синем небе, они уводят ее прочь от костров и охоты на ведьм, от супружеских обязанностей и насилия, от целомудрия и скромности, навязанных женщинам мужчинами исключительно для удовлетворения своих прихотей. Осанна!

Вот почему она теряла детей! Только теперь ее осенило. То, что она принимала за наказание, на самом деле являлось освобождением. А значит, Тимоти, ее Тимоти, за которого она не уставала благодарить Бога, задержался на земле лишь потому, что должен был стать ей опорой. Либо, введенная в заблуждение, она слишком усердно молилась и тем разрушила многовековой план. А все потому, что не смогла распознать снизошедшего на нее благословения. В таком случае, возможно, и хорошо, что он уехал на Север. Тем самым небо пыталось исправить ужасную ошибку, не дать мужчине воссесть на трон над вереницей женщин, с воплями павших наземь, чтобы ей, Рут, не пришлось этого делать.

Ходить по кругу больше было незачем, и Рут остановилась. Голова кружилась. Переступив через надменного молчуна, она прошла мимо плаксы и направилась к выходу. Там, снаружи, виднелась жизнь, от которой она отвернулась, придя сюда. Лишь тонкая полоска в щели между двумя дверями, но Рут знала, что именно туда ей нужно, и поспешила наружу. Толкнула двери, и тут же на нее обрушилась тяжесть. Она бросилась бежать, не обращая внимания на путавшуюся в ногах сорочку. На этот раз, не желая пригибаться, перелезла через забор. Но пройти сквозь калитку ей и в голову не пришло, ведь рядом не было никого, кто мог бы ее распахнуть, а потом закрыть за ней.

Сад звал ее, но у Рут больше не было времени. Они увидятся завтра, при свете дня. Вместе с Мэгги и Эсси она одарит свои цветы сладкой водой из колодца. И нет, это не транжирство. Воды здесь вдосталь, и так будет всегда.

Рут вбежала в Большой Дом, взлетела по лестнице и ворвалась в спальню. В комнате было жарко и пахло ею — то есть лавандой и грязью, она ничего не имела против такого сочетания. Стащив сорочку, Рут швырнула ее на пол. И, взглянув на смятую ткань, вдруг вспомнила, что ее только что отвергли. Странно, как же она не подумала об этом раньше? Должно быть, отвлеклась на всхлипы и молчание, на тяжесть и свет и так задумалась, что забыла даже взять то, что и так принадлежит ей по праву. Однако же из случившегося все равно можно извлечь удовлетворение. Стоит ей лишь слово сказать.

Рут взглянула на свои ноги. Как странно — ни на щиколотках, ни на ступнях нет грязи. Как такое возможно? Ведь она ходила по саду, по траве, по конскому навозу, по земле и сену, а потом вернулась обратно. А ступни чистые, словно она только что вымылась. Может, она и правда способна парить над землей? Как ангел, как перышко, как ее звездные сестры? Сбросить земные оковы, выкрикнуть свое имя и взлететь — не слишком высоко, так, в чуть более подходящую атмосферу?

Рут подошла к комоду и достала сорочку — свежую, невесомую. Губы сами собой растянулись в улыбке. Наконец она легла в постель. Все теперь ощущалось по-иному. Казалось, она перенеслась прямо в небо.

И летит, летит.

Вавилон