Пророки

Джеймс жевал табак и размышлял про себя. «Грязным детям ни в коем случае нельзя мыться, если не хотят привлечь к себе внимание». В приюте не только лень до добра не доводила, но и труд. Джеймс был талантливым учеником и вскоре многому научился. Замки поддавались ему с той же легкостью, что и женские сердца, и по карманам он шарил мастерски. Тем он до девятнадцати лет и занимался, пока не узнал, что у его матери была сестра.

Попасть за океан он смог, только нанявшись на судно к работорговцам. Просто поразительно, сколько черномазых им удавалось втиснуть в один корабль. Их словно подшивали в папки, как документы. Складывали в трюме друг на друга так плотно, что они даже пальцами ног едва шевелили. Потные, напуганные, скованные друг с другом цепями, они выли и стонали, молились на своих тарабарских наречиях, наверняка умоляли черножопых божков дать им возможность пошевелиться и глотнуть воздуха.

Джеймсу вменялось в обязанность каждый день спускаться к ним и приносить помои в ведре. От еды воняло не лучше, чем от самих черномазых. Каждый день, выходя из трюма, он мечтал никогда больше туда не возвращаться.

Иногда черномазые умирали. Портились — как говорили работорговцы. Джеймсу и другим ребятам не старше его самого приходилось отстегивать умерших, выволакивать их уже начавшие разлагаться тела на палубу и бросать за борт — на съедение морским хищникам или самому океану. Джеймс гадал, скольких черномазых постигла такая участь. Что, если после смерти все они собираются на дне и готовят месть? И однажды она придет в виде черного водоворота или сокрушительной волны, которая сотрет все с лица земли, как случилось во времена Ноя?

Нет. Если серый приют чему и научил Джеймса, так это тому, что бессердечный Боженька никогда больше не нашлет потоп и не устроит массовых убийств. Создав радугу, Он тем самым пообещал в следующий раз проявить большую изобретательность в своих садистских выходках. Так обещали ему священники, правда, не раньше, чем запугали его до полусмерти и поняли, что больше не в силах выносить его горестный взгляд.

Много недель они плыли по серым океанским водам и наконец достигли земли под названием Гаити. С корабля Джеймс сошел шатаясь: за такой краткий срок ноги его отвыкли ступать по твердой земле. До Миссисипи, где находилось поместье сына материнской сестры, добираться предстояло несколько месяцев. Путь лежал через дикие края, где изнуренные жарой люди с подозрением относились к каждому новому лицу. И однажды на закате он, голодный, измученный, пешком пришел на плантацию Галифаксов. Ему едва хватило сил протянуть новоприобретенному кузену руку и растянуть губы в улыбке.

Джеймс не дал себе времени даже изумиться необъятными размерами поместья и дома, кажется, способного вместить всех, с кем он успел познакомиться на протяжении жизни. Смолотив несколько мисок рагу из опоссума и неспешно переговорив с кузеном, чье лицо напомнило ему давно забытые материнские черты, Джеймс в сопровождении чернявой девчонки добрался до выделенной ему спальни, рухнул на кровать и проспал до следующего вечера. Тогда он еще не знал, чем обернется предложение Пола занять на плантации должность надсмотрщика и сторожевого пса. Тот пообещал ему умелых подручных и собственный надел земли у северной границы поместья. Пол сдружился с несколькими городскими бедняками, грубыми, но легко поддающимися влиянию, и выделил им участки земли на дальнем краю хлопкового поля. Разрешил строить там свои хижины, вести хозяйство и тем самым служить живым барьером для черномазых. И все же этого не хватало. Нужен был тот, кто всех организует.

Наконец Джеймс отвлекся от воспоминаний, встал из-за стола и подошел к плевательнице, которая так и валялась на полу. Подобрал ее и сплюнул табачную жвачку. Плошка все еще была влажной и скользкой. Он поставил ее на стол. Плевательница клацнула о деревянную столешницу, почти заглушив донесшийся из-за забора собачий лай.

Ищейки надрывались, а это означало, что где-то там, в густой тьме, мечется куропатка или незадачливый черномазый. Джеймс взял лампу, схватил с кровати ружье. Сердце заколотилось в груди. Спустившись с крыльца, он сплюнул остаток табачной жвачки на землю. Лай не утихал, теперь стало ясно, что доносится он со стороны хлева.

Почти у всех жителей плантации хлев вызывал повышенный интерес и смутное недовольство. Джеймса же ничуть не шокировало то, чем там занимались Самуэль и Исайя. Одного от другого он не отличал, зато в приюте выучился сразу понимать, если перед тобой животное.

Он пытался объяснить Полу, что порка научит их только ловчее прятаться. Это ведь не то же самое, что наказывать за лень или за то, что черномазый посмел глазеть на белую женщину. Нет, этот порок у них в крови, и, по правде говоря, вреда от него немного. По его мнению, лучше всего просто оставить их в покое. Главное, работу свою они выполняют исправно. Вряд ли во всем Миссисипи сыщешь рабов, которые бы лучше справлялись со своими обязанностями.

— Но ведь это грех, Джеймс. Если я оставлю его безнаказанным…