Пророчество Двух Лун

Но Генувейфа так и не упала. В последний момент ее юбки зацепились за водосток, сделанный в форме остроухой собачьей головы. Повиснув вверх ногами, она закричала:

— Теперь вы видели?

Эмери подбежал к ней первым и осторожно снял ее с «насеста». Оба уха собаки были теперь погнуты, как будто пес чувствовал себя в чем-то виноватым и в ожидании неизбежной кары прижал уши.

Генувейфа забилась в объятиях Эмери, высвобождаясь.

— Ты не ушиблась?

— Самую малость… Вы видели, как я летела?

— Генувейфа, зачем ты это сделала? — спросил Эмери, выпуская ее и снова начиная сердиться. Чувство облегчения сменилось досадой. — Для чего ты это вытворяешь?

— Ты ведь видел тень, — сказала она, отряхиваясь и разглаживая на себе платье.

Эмери покачал головой, а Ренье сказал:

— Да, Генувейфа, это правда. Мы видели тень. Мы оба ее видели.

— А мне никто не верил, хотя ведь и знают, что я не лгу! — Генувейфа вдруг вспомнила обиду и надулась. — В Коммарши со мной не стали разговаривать. Глупые люди.

— Глупые, — поддакнул Ренье.

Они наконец добрались до небольшой, чрезвычайно уютной харчевни. Талиессин ее не жаловал, а вот Ренье, бывало, проводил здесь приятные часы.

Хозяйка узнала его и подала блины. Генувейфа принялась есть их, хватая руками и обжигаясь. Ее лицо сразу же залоснилось. С набитым ртом она рассказывала:

— Началось с похорон. Понятное дело, мне-то эту работу не поручили, но мне же обидно! Я лучшая. В каждом деле что главное? Любить. Я люблю их. Всех моих мертвецов. Я умею их устроить. Те, другие, — у них только материал есть хороший, понимаете? Бархат, красное дерево.

— Кто умер? — спросил Ренье, тоже жуя.

— Из Академии профессор. Алебранд — так его звали.

— Алебранд?- Эмери изумленно уставился на Генувейфу.

Ренье перестал жевать и замер.

Преподаватель оптики, магистр Алебранд очень хорошо знал свой предмет и неизменно пользовался большим уважением студентов, хотя неприязненного отношения к большинству своих учеников магистр даже не пытался скрыть. Странно, что он умер. Он казался несокрушимым и вечным. Он даже не был слишком старым.

— У него случались запои, — пояснила Генувейфа в ответ на невысказанные мысли своих собеседников. — Обычно он запирался у себя в доме. Так мне рассказывали о нем. А тут он выбрался и отправился куда-то. Он упал с дерева и расшибся. Наверное, хотел левитировать. Я его понимаю, — с важностью добавила она. — Он учил других левитации, а сам не умел.

— Разбился, упав с дерева? — пробормотал Эмери. Алебранд?

— Ну да, его привезли в Коммарши черного-черного. Это от прилива крови, — подхватила Генувейфа. — Прибежала магистерша, госпожа Даланн, она ему родственница или что-то в этом роде. В Коммарши ее считают уродкой, но я так не думаю. В ней есть особая красота.

Ренье шевельнул бровями, а Эмери нетерпеливо постучал пальцами по столу. У обоих имелось собственное мнение касательно наружности госпожи Даланн, низкорослой, коренастой, с многочисленными бородавками на лице. По забавному стечению обстоятельств именно эта некрасивая дама преподавала в Академии эстетику. И, кстати, неплохо преподавала.

— У нее ярко выраженная наружность. — Генувейфа пощелкала пальцами, как бы стараясь таким образом лучше донести свою мысль до слушателей. — Это всегда положительно.

— Только не будем открывать диспут об эстетике безобразного! — умоляюще произнес Ренье. — Что она сказала, госпожа Даланн?

— Она потребовала от городской коллегии, чтобы господина Алебранда похоронила самая лучшая погребальная контора. Выложила кучу денег за погребение. Меня, конечно, не пригласили, хотя наша династия — самая древняя!

— Династия? — переспросил Эмери.

Генувейфа приосанилась и кивнула.

— Да. Мы — гробовщики от века. Так отец говорил. Может быть, я оттого полоумная, что в нашей семье были даже близкородственные браки, а это признак вырождения.

— Очень интересно, — вставил Эмери, кривясь.

— Да, — кивнула девушка, — и это тоже признак древности рода. Вырождаются только старинные фамилии. Вроде нашей.

— Еще один спорный вопрос, того же разряда, что и красота госпожи Даланн, — вздохнул Ренье. — Давай вернемся к похоронам.

Генувейфа заметно оживилась. Блинов на блюде поубавилось, чуткая хозяйка принесла второй кувшин с сильно разбавленным вином и добавила блинов.

Генувейфа поскорее затолкала в рот еще парочку и проглотила. «Ужас, как она лопает. И притом остается такой тощей», — думал Эмери, наблюдая за ней. Мелодия Генувейфы все время изменялась, как будто одна эта девушка на самом деле состояла из десятка скачущих девушек и у каждой имелось собственное настроение.

— Она выложила целую гору денег! — сказала Генувейфа. И показала рукой — какую. Выходило, действительно огромную, выше макушки. — Во-первых, чтобы гроб из красного дерева. Внутри — бархат, снаружи позолота. Во-вторых, чтобы гроб сразу закрыть. Она-де заберет покойника прямо в закрытом гробу. Хочет отвезти его родне. В общем, мол, у них так принято. Не знаю! — запутавшись, выкрикнула Генувейфа в отчаянии от собственного косноязычия.

Ренье ласково погладил ее по руке.