Пророчество Двух Лун

— А вы тут что делаете? — полюбопытствовала она, оглядываясь в лавке златокузнеца.

Не отвечая девушке, Эмери обратился к хозяйке:

— Покажите украшения для конской упряжи.

И пока Эмери рассматривал золотые накладки, изображающие скачущих лошадей и удирающих фантастических животных, Ренье вполголоса переговаривался с Генувейфой.

— После того случая, когда в тебе заподозрили эльфийку, — они оставили тебя в покое?

— Да, — кивнула девушка рассеянно.

Было очевидно, что эта тема заботит ее меньше всего и что отвечает она своему собеседнику исключительно из уважения к нему.

— Стало быть, ты унаследовала ремесло отца, — продолжал Ренье.

— Он все-таки умер, — горестно сказала она. Эти воспоминания всколыхнулись в ней, как вода, заставили встрепенуться, забыть о сегодняшних бедах. — А ты говорил, будто он просто спит!

— Это ты так говорила, — возразил Ренье.

Она подумала немного и махнула рукой.

— Нет никакой разницы, кто из живых солгал, если человек все-таки умер… А вот похоронили его плохо. Я бы лучше сделала.

— Не сомневаюсь, — сказал Ренье.

— Я с тех пор столько всего поняла, — оживилась Генувейфа. — Я даже стала умнее, хотя мой отец говорил, что я и без того умная.

— Ты умная, Генувейфа, — сказал Ренье.

— Все дело в камнях, — ответила девушка и, погрузившись в тяжкое раздумье, опять замолчала.

Ренье решил пока не допытываться, что это означает. Он давно уже убедился в том, что бессвязные речи Генувейфы обладают смыслом. Она никогда не говорила просто так, без толку.

Эмери выбрал десяток золотых пластин и заплатил за них. Генувейфа вдруг заинтересовалась покупкой, подошла, стала гладить пальцем вымышленных зверей и наконец сказала:

— Их надо накормить.

— Монстров не кормят, Генувейфа, — засмеялся Эмери.

Засмеялась, немного угодливо, и хозяйка лавки.

Генувейфа удивленно посмотрела на нее.

— Вам весело, госпожа? — спросила девушка.

Хозяйка поперхнулась, повернулась к Эмери.

— О чем спрашивает эта девушка?

— О том, искренне ли вы смеетесь.

Генувейфа смотрела, широко раскрыв глаза, и хозяйка смутилась.

— Наверное, не слишком, — сказала она. — Но это ничего не меняет. Я скажу мужу, чтобы изготовил золотой корм для этих зверей. В самом деле, пусть они поедят.

— Они же убегают от погони, — сказала Генувейфа чуть презрительно. — Когда им есть? На бегу едят только люди, а животным для еды нужен покой.

Хозяйка окончательно растерялась, а Эмери подмигнул ей и выпроводил Генувейфу вместе с Ренье на улицу.

— Какая-то у вас странная сестра, — сказала хозяйка неодобрительно.

— Была бы сестра! — сказал Эмери. — Ну, прощайте добрая хозяйка. Лавка у вас недурная, буду рекомендовать вас друзьям.

— Много ли у вас еще друзей, с такими-то знакомствами, — проворчала женщина, явно не доверяя добрым словам Эмери.

Молодой человек рассмеялся и вышел на улицу. Генувейфа стояла, прижавшись к стене, а на тротуаре перед ней лежала разбитая черепица.

— Что это вы тут делаете? — подозрительно осведомился Эмери, сразу перестав смеяться.

Ренье подошел к нему вплотную и сквозь зубы произнес:

— Не поверишь… Сама собой упала с крыши. Еще бы немного — и Генувейфе прямо по голове.

— Я говорила? — с торжеством воскликнула гробовщица. — Я ведь говорила вам, а вы, конечно, решили, будто я полоумная. Нет, я с тех пор стала умная… Без ума в моем ремесле нельзя, потому что покойники — самые глупые клиенты, каких только можно вообразить, всегда и всем довольны. Кто должен за них думать? Да я и должна, иначе грош мне цена, и никакая я не гробовщица, а шарлатанка!

— Это ты точно рассудила, — поддакнул Эмери.

Она устремила на него пронзительный взор.

— Ты так же врешь, как и та женщина в лавке! Я ведь вижу. А я все-таки умная.

— Эмери, она говорит, что какая-то тень идет за ней следом от самого Коммарши.

— Давай сразу выводы, — сказал Эмери. — У меня нет сил следовать за причудливыми изгибами твоей философской мысли, брат.

Он и вправду выглядел очень уставшим. «Должно быть, непросто быть поверенным сразу двух безнадежно влюбленных, — подумал Ренье с неожиданным приливом сочувствия к брату. — Я-то еще ничего, справляюсь, а Уида та, небось, давит на него всей мощью своей бессмертной эльфийской натуры…»

Вслух же Ренье произнес кратко:

— Ее хотят убить.

Эмери закашлялся. Подвески, плененные в берестяной коробочке, зазвенели в его руках. Наконец Эмери перевел дух и выговорил одно-единственное слово:

— Чушь.

Ренье показал на осколки черепицы:

— Это тоже, по-твоему, чушь? Несуществующая деталь пейзажа?

— Не валяй дурака, Ренье. Кому понадобилось убивать полоумную гробовщицу из Коммарши? Если какие-то фанатики продолжают считать ее потомком Эльсион Лакар и не оставляют мысли разделаться с ней…

— Нет, — перебил Ренье. — Фанатики давно убили бы ее. И не тайно, а вполне явно. Как расправились с господином Алхвине, к примеру…

Эмери нахмурился. Воспоминание о разоренной усадьбе ученого было не из тех, к которым он любил возвращаться.

Ренье сказал:

— Она говорит о какой-то тени. Вполне вероятно, что это преследователь.